Известному драматургу Алексею Николаевичу Казанцеву — 55 лет. Что это — время подведения итогов? Или время новых планов и новых замыслов? Автор знаменитого “Старого дома” и многих других пьес и по сей день идущих на российских подмостках, главный редактор журнала “Драматург”, художественный руководитель Центра драматургии и режиссуры, Алексей Николаевич — человек молодой и выглядит гораздо моложе своих лет.

На одном из спектаклей Центра с ним встретилась наш корреспондент 
Ирина Ермакова. 

— Я родился в 1945 году и очень хорошо помню сталинскую Москву. Помню портрет Сталина, висевший над Москвой в лучах прожекторов. Как и многие, жившие в центре, чуть не погиб во время похорон Сталина, на которые мы пошли вместе с мамой. А когда нам все же удалось вернуться домой, я наблюдал за бушующими толпами из окна своей квартиры в Козицком переулке, дом пять. (Сейчас там Институт искусствознания. А непосредственно в нашей квартире — кабинет директора.) И из окон я видел, как народ сражался с солдатами, пытался переворачивать грузовики и рвался к Дому Союзов…

А гулять меня водили на Страстной бульвар. И мне так странно бывает проходить сегодня по Козицкому переулку или по Страстному бульвару, потому что собственно вот тут и прошло всё детство. А потом мы переехали и долгие годы жили в высотном здании МГУ на Ленгорах, потому что отец был профессором, зав. кафедрой на Юрфаке и одновременно зам. директора Института государства и права. Многие известные сегодня политики либо учились у отца, либо так или иначе сталкивались с ним. И мне бывает очень приятно слышать о нём добрые слова, хотя его уже нет с нами тридцать лет. Мама, слава Богу, жива, ей 87 лет. Иногда, глядя на неё, думаю — сколько успели понаделать всего с народом и со страной за жизнь практически всего одного поколения.

По линии отца я — внук кулака. Была трудолюбивая замечательная большая крестьянская семья на Урале, которую раскулачивали и уничтожали как только могли. Да по сути и раскулачивания никакого не было. Было просто целенаправленное уничтожение русского народа и в основном самой здоровой его части — крестьянства. Отец в юности подался в город— и этим спасся, а почти всех остальных сослали.

У деда (по отцовской линии) с первой мировой был Георгиевский крест. А дед по материнской линии умер от голода во время гражданской войны.

— Очень люблю центр Москвы и довольно хорошо знаю — в детстве и юности всё многократно хожено-перехожено пешком. Учился в замечательной 170-й школе на улице Москвина. Сейчас у нее другой номер. Если начать перечислять, кто там учился из артистов, режиссеров и драматургов, то это удивительно — Эдвард Радзинский, Петрушевская, Розовский, Андрей Миронов и многие другие. Там был замечательный драмкружок, одним из руководителей которого был Андрей Вейцлер, впоследствии известный драматург.

— Конечно, огромную роль в моей жизни сыграл Центральный детский театр. Сначала, школьником, я ходил в клуб искусств при ЦДТ, где мы обсуждали спектакли Театра и встречались со многими замечательными людьми, в том числе с Виктором Розовым и Анатолием Эфросом. Многие спектакли Центрального детского я смотрел по пятнадцать-двадцать раз. Там была фантастическая режиссура и фантастическая труппа. И, как я сейчас понимаю, вот именно тогда, по много раз просматривая эти спектакли, я и учился и актерскому делу, и режиссуре, и драматургии. Сейчас трудно себе представить, но на сцену Театра играть для детей выходили Олег Ефремов, Лев Дуров, Антонина Дмитриева, Олег Анофриев, Валентина Сперантова и многие другие прекрасные артисты, а чуть позже Инна Гулая и Геннадий Сайфулин, и те, которые играют и сегодня — Иван Воронов, Геннадий Печников, Маргарита Куприянова. Позже я заканчивал студию ЦДТ. Одновременно играл на сцене ЦДТ, как и все остальные студийцы.

Спектакли в это время ставили Мария Кнебель, Анатолий Эфрос, Петр Фоменко. В “Короле Матиуше Первом” Петра Фоменко я играл несколько эпизодических ролей, мне было девятнадцать лет. С тех пор мы по-доброму относимся друг к другу долгие годы. Там же я занялся режиссурой и поставил две самостоятельных работы со студийцами, с молодыми артистами Театра, это — “Смерть Тарелкина” Сухово-Кобылина и “Преступление и наказание” по Достоевскому. Во воторой работе были заняты Михаил Жигалов и Ирина Муравьёва. Они тоже заканчивали студию ЦДТ. Конечно, место это было в те годы удивительное. Чего стоят одни только ночные репетиции с Анатолием Эфросом “Ромео и Джульетты”, на которые сходились артисты из многих московских театров.

Моими педагогами в студии были Анна Некрасова и Геннадий Печников. Нельзя не вспомнить К. Я. Шах-Азизова, многолетнего директора ЦДТ. Все эти люди прямо или косвенно были моими учителями, я либо учился у них, либо просто наблюдал, как они существуют в профессии. А лет двадцать спустя Алексей Бородин поставил там мою самую первую пьесу “Антон и другие”... Потом я учился ещё у Товстоногова в Петербурге, потом заканчивал образование в школе-студии МХАТ у Олега Николаевича Ефремова. Тогда же, устав от обучения, начал писать пьесы.

— Поначалу их, естественно, нигде не ставили. Да и “Старый дом” долго переходил из театра в театр, пока, наконец, не поставил его В. Ланской в Новом драматическом театре и В. Белякович в Театре на Юго-Западе. Пьеса шла в этих театрах многие годы и была поставлена в огромном количестве театров по стране. Одновременно была на долгие годы запрещена к постановке за рубежом, как и все мои пьесы.

— Да — “И порвется серебряный шнур” была вообще запрещена для постановки и публикации и чудом не была снята только в филиале Театра Маяковского. В общем, сейчас даже смешно вспоминать об этом. Не смешно только одно — что у всех людей, что-то делавших в те времена в драматургии (да и во многих других профессиях), были, конечно, украдены многие годы жизни. Хотя с другой стороны, значит, судьба наша такая. Наша и страны.

— Соединила нас жизнь. Наташа из театральной семьи. Она правнучка Ольги Осиповны Садовской. А сын — Александр Сомов — артист балета Большого театра.

— Среди поставленных мною спектаклей я особенно выделяю “Земляничную поляну” по Бергману в Рижском театре русской драмы и “Если буду жив” Сергея Коковкина, с Натальей Теняковой, в театре Моссовета.

— Да. Судьба в конце концов привела меня в студию молодых драматургов Алексея Николаевича Арбузова. Я очень любил этого человека. И эта студия, и его личность сыграли в моей жизни большую роль. Старшее поколение драматургов отличалось какой-то удивительной порядочностью по отношению друг к другу и к своим младшим товарищам. Я только помню, что мне все бесконечно помогали — Арбузов, Розов, Салынский, Шатров. Когда мы ехали с Арбузовым в машине после премьеры “Старого дома”, мне всё казалось очень странным — что это меня поставили и мой текст произносят со сцены. И Арбузов повернулся ко мне и произнес такую фразу: “Ну вот, Алёша, всё и кончилось. И всё началось сначала”. Мудрый был человек. Казалось бы, успех, известность, вся Москва поехала на окраину города на этот спектакль — в Новый драматический театр. Но, действительно, одновременно что-то и кончилось. Какая-то значительная часть жизни.

— Успех — это миф. Он хорош только сиюминутно. Успешная премьера, успешная публикация — это бесспорно поддержка в жизни. Но если ты начинаешь на следующий день жить ощущением этого успеха, то тебя ждут неудачи. Каждый раз надо начинать с нуля, с белой страницы. Помню, как когда-то Ефремов пришел к нам на режиссерский курс в школу-студию МХАТ, где мы уже несколько лет учились, оглядел всех присутствующих и сказал: “Я знаю, чего вам всем не хватает — успеха”. Действительно, пока человек не проявился в избранном им деле, работать ему тяжело. Когда же первые шаги его имеют успех, дальше идти уже легче, этот успех поддерживает. Но всегда надо помнить, что успех насколько полезен, настолько и опасен. Важно очень точно оценивать свои возможности — недооценивать опасно и переоценивать опасно. Если же художник знает, на каком примерно уровне находится, то он может достичь больших результатов.

— Когда мне было двадцать лет, я тяжело заболел. Эта болезнь продолжалась три года, я фактически был инвалидом, мне казалось, что рухнуло всё. Я не смог работать артистом в ЦДТ, где меня оставляли, я не смог продолжать дальнейшее образование. Я считал, что это полная катастрофа. И выздоровел я благодаря, конечно, поддержке близких, семьи, но и благодаря одной фразе, прочтенной у Гоголя: “Болезни нам ниспосылаются свыше”. Я понял, что эта болезнь мне была послана, чтобы я о чем-то задумался, может быть, в чем-то приостановился, что-то переосмыслил... Знаете, если в двадцать лет думаешь, что жизнь твоя уже кончена, то все последующие события отпущенного тебе Богом срока на земле уже воспринимаешь несколько иначе… После выздоровления я как будто начал жить заново. И я благодарен сейчас той моей болезни. Вообще, я благодарен всему и всем. Мы все зачем-то друг другу посланы.

— Глобально ответить не берусь, но думаю, что один из смыслов нашей жизни — это стараться увеличивать на этой земле количество добрых дел.

— Журнал “Драматург” мы издаем вместе с Михаилом Рощиным. У нас прекрасная самоотверженная редакция: Александр Юриков, Галина Матвеева, Татьяна Дьячкова и Наталья Лебедева. Этот журнал, если хотите, наш протест против многочисленной низкопробной печатной продукции, которая хлынула на прилавки в начале девяностых — с зазывающими разноцветными обложками. Обложка нашего журнала — абсолютно чистый белый лист. Создатели журнала исходили из того, что нужно поддержать молодых драматургов, в частности, тех, кто участвует в фестивале “Любимовка”, и вместе с тем выпустить журнал академического стиля — академического по манере подачи материалов, а печататься там, разумеется, могут и авангардные пьесы, и андерграундные. Кроме того журнал “Драматург” никогда ни с кем не вступает в полемику по вопросам театральной жизни.

— Положение драматургии сейчас такое же, какое оно было всегда. Всегда говорили, что пьес нет, а потом по прошествии какого-то времени оказывалось, что они всё-таки есть. И дело не в драматургах и драматургии, а в насильно смещенной позиции театра вообще. Русский театр всегда был театром во многом политическим, активно разговаривающим с залом о проблемах сегодняшней российской жизни. Почти все русские классические пьесы — “Горе от ума”, “Борис Годунов”, “Ревизор”, “Доходное место” и многие другие — все они активно вмешивались в политическую жизнь страны, обсуждали социальные и политические аспекты жизни общества. А что такое “Три сестры” и “Вишневый сад”, как не пророчество гибели России и прихода “грядущего хама”?

И такое же место в жизни общества занимала драматургия двадцатого века. И только в последнее десятилетие, была предпринята активная попытка изменить саму природу русского театра — превратить его в театр развлекательный, не затрагивающий болевых точек жизни общества. Я помню, как в начале девяностых многократно произносилась мысль, что театр свою социальную функцию выполнил — теперь, мол, свобода и демократия, и эту самую правду можно прочитать в любой газете. Но газета, в общем-то, не способна так глубоко проанализировать действительность, как это делает настоящее искусство. Изменить природу русского театра не получится, генетическая память сопротивляется этому. И можно сколько угодно смеяться над этой фразой, но! — русский театр существует только тогда, когда он является “кафедрой, с которой можно сказать миру много добра”.

— Центр представляет собой открытое пространство для молодых режиссеров, актеров и драматургов. Мы абсолютно некоммерческая структура. Вообще, по-моему, русский театр и коммерция — вещи несовместные. Опять же в девяностые годы сложилась такая ситуация, что отсутствовала структура, которая бы занималась театральной молодежью — режиссерами и драматургами. В первую очередь, я бы сказал, режиссерами, так как без организации “производственного процесса” выпустить спектакль нельзя. А если толковому молодому режиссеру помогать, то он и пьесу найдет хорошую, и артистов отличных. По крайней мере за два года без финансирования и своего помещения мы выпустили несколько спектаклей, которые стали заметными театральными событиями: “Юдифь” по пьесе Елены Исаевой в постановке Вадима Данцигера, “Шоппинд энд Fucking” Марка Равенхилла в постановке Ольги Субботиной, “Москва — открытый город” — по минипьесам современных авторов в постановке нескольких режиссеров. С Центром так же активно сотрудничают режиссеры Владимир Агеев, Кирилл Серебренников, Андрей Сычов, Василий Сенин, драматурги Екатерина Шагалова, Максим Курочкин, Андрей Вишневский, Родион Белецкий, Екатерина Нарши, Артём Хряков, Ксения Драгунская. Мне очень нравится это поколение — талантливые, интеллигентные, порядочные молодые люди. Надеюсь, всех их ждет успех. А для меня это возможность, в какой-то степени, всё начать сначала.

— В ближайшее время заканчивая новую пьесу. Она называется “Кремль, иди ко мне”.