Евгений Колесов

КАК Я СТАЛ АСТРОЛОГОМ

Дмитрию Александровичу Орлову,
моему учителю

     Когда я учился во втором классе, меня вдруг увлекла астрономия (астрологии тогда вообще не было). То ли книжка какая-то попала в руки, то ли вышел как раз второй том «Детской энциклопедии» — еще той, первой, 1960 года — одним словом, я влюбился в астрономию с первого взгляда. В подзорную трубу с балкона разглядывал Луну и звезды. Названия планет и их спутников — всех! — и астероидов, и созвездий, и разных звезд я моментально выучил наизусть, хоть ночью разбуди — скажу.
     По астрономии я читал все, что попадалось под руку: и Перельмана, и Феликса Зигеля, и ныне забытого Ивана Гвая... И фантастику, само собой, очень любил, особенно про полеты к звездам. Мало что понимал, конечно, но была в этих книгах какая-то тайна, меня притягивавшая. Потом это все ушло, отодвинулось на второй план, вытесненное другими играми и многочисленными детскими делами.
     По математике у меня всю жизнь была «тройка», так что о карьере астронома я и не думал. Склонности у меня к десятому, последнему тогда классу, выявились скорее гуманитарные, и я поступил в Иняз, каковой потом благополучно и окончил. Факультет переводческий, отделение немецкого языка (английский — второй). Жизнь вел обычную студенческую — кто учился, знает.
     Впрочем, нет: одно меня от других отличало. Я жил в библиотеке. Библиотека в Инязе, между прочим, одна из лучших в Москве, впору потягаться с «Иностранкой» — именно в Иняз после войны свезли массу трофейных книг, а у меня основной язык-то немецкий! Вот я и читал по-немецки все, чего по-русски найти нельзя было. «Легенда о святом Граале» Штерна и «Заратустра» Ницше, скромная «Астрология» Блома и «Вечный жид» Эжена Сю, даже «Критика чистого разума» Канта были мной проглочены, как наживка, и так же запомнились на всю жизнь, как названия планет и знаков Зодиака. Библию, и ту я впервые начал читать по-немецки.
     Еще я любил изучать разные языки. В школе я успел выучить эсперанто (отец был знаком с известным эсперантистом Константином Гусевым), в институте начал самостоятельно учить французский и испанский, научился читать по-польски и на идише. Ну, и латынь, конечно: этот дамоклов меч всех студентов-гуманитариев был для меня лукулловым пиром терминов и понятий.
     После института я два года отработал переводчиком в Германии (не военным, а гражданским), где опять-таки жил в библиотеках, понемногу уча иврит и датский. Вернувшись, попал в Институт общественных наук (был такой), где научился понимать по-новогречески (и по-древнему немного тоже), по-норвежски, по-голландски... Зарплата была мизерная, и знание дюжины языков давало неплохую прибавку к бюджету.
     Кроме того, заведение все-таки было учебное, и я, хоть и служил переводчиком, не поленился прослушать целиком курсы истории философии, социологии и социальной психологии. Последняя меня особенно увлекла (почти как астрономия когда-то), и книги Шибутани, Хибша с Форвегом и Парыгина пробудили во мне интерес к человеческим отношениям как к феномену вообще и как к объекту исследования в частности.
     Тогда-то, наконец, и произошла знаменательная встреча, сделавшая меня астрологом. Было это, кажется, в 1984 году. Меня призвали на офицерские курсы, где два десятка интеллигентов с рабочим немецким языком должны были зубрить новые названия противотанковой гранаты и размалевывать детскими карандашами карты Подберлинья — скука ужасная.
     Вышли мы покурить, и оказалось, что мой бородатый собеседник — астролог.
     Я тут же ему сказал, что в астрологию не верю. Он спросил: а ты пробовал? Я говорю: нет. — А ты попробуй!
     И я решил попробовать. У моего собеседника жизненный путь оказался похож на мой: тоже Иняз, только со сдвигом на десять лет назад, тоже дюжина языков, тоже живет в библиотеке (домашней, как я теперь). Я стал к нему ездить и читать книги, благо языки я понимал.
     Учить по-настоящему он меня не учил: когда я, взяв первую свою книгу (прекрасный учебник астрологии Гримма 1928 года), уже с четвертой страницы перестал что-либо понимать и позвонил ему, он сказал, что объяснить это невозможно... Короче, мне до всего пришлось доходить самому.
     Самое интересное, что когда в нашем теперешнем Астрологическом обществе как-то зашел разговор о том, кто у кого учился, выяснилось, что наиболее толковые из наших астрологов тоже учились всему сами. Любая школа, даже если ее руководитель гений, неизбежно накладывает свой отпечаток, свои ограничения, задает свой тон и свои направления, и ученик перестает быть открытым всему другому. А это — тупик.