На первую страницуВниз

Елена ЧЕРНИКОВА

 ЧАСОВЩИК И ДРУГИЕ

 

Какие  бы ни выпадали на мою долю грёзы, они  способны доставить мне удовольствие лишь в том случае, если обладают полной достоверностью.

Сальвадор ДАЛИ

 

У меня есть настенные часы, которые умеют думать и говорить. Под ними выросла вся наша огромная семья, но после ранней смерти моей мамы часы остановились, их вынесли в сарай и поставили на полку. Часы простояли там долгие годы — в погодных и моральных условиях, никак не подобающих возрасту и заслугам этого механизма. Прошли еще годы, и когда у меня появилось свое жилище, я, по завету бабушки, эвакуировала часы к себе. Им было очень плохо; чтобы вернуть им жизнь и время, утраченное за годы заточения в сарае, требовался мастер экстракласса. В обычных мастерских чинить не брались, советовали сдать в музей, в театр или на помойку.

Часовщику-художнику, который все-таки был найден и спас им жизнь, они благодарно и доверительно сообщили всю историю нашей семьи за весь отчетный период: сколько детей было у бабушки с дедушкой, как их воспитывали, что внушали, от чего предостерегали, как относились друг к другу родители, когда эти часы жили в большой семье, и прочее. Часовщик пересказал мне диалог, состоявшийся у него с моими часами во время реставрации, и я с величайшим изумлением обнаружила, что всё точно, всё правда; человек, которого я никогда раньше не видела, узнал о моих предках чуть ли не больше, чем я! Все фамильные тайны, хранившиеся в памяти часов, стали известны совершенно постороннему человеку... (Сомневающихся отсылаю к известному холсту С. Дали “Сохранность памяти”, 1931 г. Кстати, превосходный вопрос для какой-нибудь телевикторины: а который час показывают стрелки на этой картине?)

Фамильные часы поныне живут у меня, хорошо ко мне относятся, разрешают заводить их только мне и очень сильно реагируют на происшествия в моей жизни. Ну например: два года назад я вступила — после длительного перерыва — в новые отношения со своим вторым мужем, чуть было не приведшие к воссоединению семьи. Наш общий ребенок не возражал, мои родственники не возражали...

Мои часы ответили на возобновление семейного романа весьма решительно. Они повернули свой красивый белый циферблат навстречу ходу стрелки, — так, что бой (и полного часа, и половины) стал раздаваться минуты за три до наступления объявляемого времени. Словом, часы что-то перекосило.

Звоню их личному доктору, то есть художнику-часовщику Ринату. Он приезжает, осматривает больного и говорит:

— Никаких механических повреждений нет. Будем разбираться.

Я ушла на кухню заваривать чай, а гость вынул из корпуса механизм и принялся “разбираться”.

Когда я вернулась в гостиную, часы уже были водворены на исходное место, то есть на стену над моим письменным столом, работали нормально, бой раздавался когда положено.

— Вы — маг, — сказала я часовщику, как обычно.

— А вы что-то натворили в вашей личной жизни, — ответил чародей. — Вы очень сопротивляетесь какой-то ситуации, которую сами же и создали, отчего ваше поле и своротило часы. Еще что-нибудь произошло в доме? Часы в большой тревоге...

— Да, — говорю. — У старинного рояля, вот у этого, несколько струн лопнуло и несколько клавиш запало — в тот же день, когда часы свихнулись...

— Понятно, — кивает головой мастер. — Чуткие старинные предметы, обладающие душой, совершенно естественно отреагировали на ваше поведение. Электронные тупицы... — он кивнул в сторону цветного телевизора и видеомагнитофона, — небось, в порядке?

— В порядке.

— Естественно. Им хоть бы хны. Им до вас и дела нету. А эти, — он любовно посмотрел на часы и на рояль (дескать, так и быть, уважу и тебя, старина), — эти живые, неравнодушные, они реагируют, как люди... Вы бы изменили ситуацию, а? Сможете? Или хотя бы измените свое отношение к ней, а то не ровен час своротите полем еще что-нибудь. У вас энергетика очень сильная... А когда вы чем-нибудь столь резко недовольны, то можете чуть “повести энергетическим плечиком” — и дом разнесете. Будьте поосторожнее со своими эмоциями...

Потом мы попили с ним чаю, поговорили часок-другой о роли невидимого мира в развитии событий видимого — и расстались ровно на два года.

Я сделала так, как посоветовал часовщик. Изменила и ситуацию, и отношение к ней. Часы шли ровно, хорошо; восстановился их обычный режим подзавода (один раз в десять дней), а нежно-хриплый голос будто прокашлялся и обрел свою благородную бархатистость.

Через некоторое время в мою жизнь вошел другой человек, на которого часы поначалу почти не отреагировали. Шли себе да шли, иногда останавливаясь чуть раньше положенного, а иногда и не останавливались даже через две недели после завода. Бывало, чуть отставали, вдруг, не обращая внимания на регулировку. Словом, работали в принципе на совесть, относясь к моему новому сюжету лояльно, в меру критично, однако без особой паники.

Как на грех, “сюжет” не внял моим просьбам — никогда не трогать эти часы. Природная самонадеянность подвела. И когда меня, по несчастному случаю, не было дома две недели, а часы остановились, “сюжет” открыл дверцу и повернул минутную стрелку, полагая, что все часы одинаковы и надо просто покрутить стрелку...

Эффект не замедлил быть: бой полного часа стал раздаваться в половину, а бой половины — в ровный час. Перекосило уже по крупному. Вернувшись домой и обнаружив результаты варварского наезда на часы, я чуть не заплакала. Позвонила Ринату, он приехал — и надолго увез больного в больницу, то есть к себе в мастерскую. Когда починил и вернул, то строго меня отчитал: пусть никто чужой никогда больше не прикасается к этим часам. Последнее предупреждение. А тот, кто нагрубил часам, пусть обратит внимание на свое здоровье.

По традиции, мы попили с мастером чаю, на сей раз поговорив о влиянии видимого мира на невидимый.

“Как и другие знаки в форме круга с нанесенными на них числами, часы можно интерпретировать как вид мандалы...”

“Знак”, “другие знаки”, “круг”, “числа”, “мандала”... Уравнение с несколькими неизвестными... Я не собираюсь смешить вас и себя неофитской диссертацией по мировой символике. Но когда б вы жили под одной крышей с такими часами, вы поняли бы мое стремление совершить короткий экскурс в собственное Я, в познание, в прошлое, намотавшееся на изящную стрелку наших старинных семейных часов. В прошлом одного-простого-человека всегда можно найти небезынтересные для других людей моменты. Упрощая мой случай, можно сформулировать его так: “Почему мы с часовщиком уважаем старинные механические часы”...

...Как много тонких афоризмов изобрело человечество о любви, о смерти, о свободе, о политике, о религии, о человеке в целом и по частям! И конечно — о времени. Вплоть до текстуальных совпадений: “Берегите время: это ткань, из которой сделана жизнь” (С. Ричардсон); “Любишь ты жизнь? Тогда не теряй времени; ибо время — ткань, из которой состоит жизнь” (Б. Франклин); “Дорожите временем: каждая минута — нить в ткани жизни нашей” (Л. Вовенарг)...

В России о часах известно, что счастливые их не наблюдают. По Грибоедову, правда, “часы” тоже вышли как синоним “времени”, а не указание на конкретный предмет. Который день ищу что-нибудь про часы механические обыкновенные, кроме истории изобретения, но уже без особой уверенности в положительном результате поисков...

Вспоминая сказки с часами, почти каждый говорит — Золушка! (на самом же деле — вспоминают фильм и ужас героини: “Двенадцать!..”), забывая, что братья Гримм, например, в  с в о е й “Золушке” прекрасно обошлись без часов: падчерица исчезает с трехдневного бала по своей собственной, совершенной разумной инициативе, соответствующей манерам хорошей девочки: “Вот наступил вечер, и она собралась уходить...” И туфельки у нее к третьему дню праздника не хрустальные, а из чистого золота. У братьев Гримм вообще очень интересная Золушка, но об этом в другой раз. Пока запомним: часы над нею не висят, как дамоклов меч. И это правильно, потому что литературная Золушка относится к кинематографической, как живой продукт активного воображения к пассивному, зафиксированному в сверхплотном материале пленки, то есть уже окороченному, типизированному, со всеми окончательными выпуклостями видеоряда.

Тягостная дамоклова роль часов вообще естественна именно в кино. Что в экранизациях нашей пионерской сказки о потерянном времени, что в американском фантастическом триптихе “Назад в будущее”, — уцепиться за стрелку ради драматургии? — нет проблем! Все бесстрашно крутят стрелки голыми руками во все стороны, лишь изредка задумываясь о живой символике часов. Я понимаю сценаристов: если надо показать в кадре “общеупотребительный (настенный, наручный, напольный, накаминный) символ времени”, то никому не придет в голову поместить туда футляр от охотничьего ружья; или колчан со стрелами... Без слов ясно: в кадре будут часы.

А если сценарист захочет указать на столь же общепонятный “символ памяти”, то лишь в одном случае из миллиона будут применены часы. Не будем сейчас разбираться — почему, а примем как данность: в символике памяти часы — редкость. Примерно такая же, как Дали в живописи.

Как правило, люди не чувствуют синонимичность “часов” и “памяти”. (Кроме “будильника” — напоминающего пользователю о наступлении ранее выбранного момента. Тут есть, пожалуй, одна аналогия с древнегреческим мифологическим “будильником” памяти: “...Фетида предупредила Ахилла, что если он убьет сына Аполлона, то и сам умрет от руки Аполлона, поэтому при нем всегда находился слуга по имени Мнемон с единственной целью — напоминать ему о предупреждении Фетиды...”

После совершения запрещенного деяния, “слишком поздно поняв, что он только что совершил, Ахилл покарал Мнемона смертью за то, что тот забыл напомнить ему о словах Фетиды...”

То есть Ахилл выкинул негодный будильник — убив Мнемона, слугу...

Вы с Ахиллом не родственники, но часы в быту воспринимаешь как измерительный прибор, служащий тебе, — так хотелось мне сказать человеку, который покрутил стрелку моих семейных часов в мое отсутствие, но человек взял да и заболел — прямо под свой день рождения. Даже гостей звать не хотел, а когда в последний момент передумал и все-таки позвал, то пришла влюбленная в античность женщина и подарила ему... часы! Но какие! Фарфоровый домик-замок высотой сантиметров десять, хорошенький, со всякими штучками — балкончиком, цветочками, зеленой травкой подле, с зелеными деревцами, уютненько прилипшими к боковым стенкам. Печная труба на зеленой крыше; на втором этажике — два окошечка. Глазастенький домик. Фасад первого этажа украшен белым циферблатом с золотым ободком, цифры арабские, черные. Правда, внутри не механика, а quartz, но ведь подарок, хм-м... спонтанный, назовем его так...

Надеюсь, что теперь тот самонадеянный человек выздоровеет. У него есть новые часы, а я допишу эти заметки. Должно помочь. Да и мои часы не мстительны, как те белые голубки из гриммовской “Золушки”, что методично выклевали глазки сводным сестрицам в тот прекрасный день, когда окончательно переодевшаяся юная победительница двинула в церковь — венчаться с королевичем.

Несколько лет назад к одному нашему соотечественнику во сне явились эртяне — с просветительской целью. Он спросил о времени. Ему ответили (со смехом): “Время — не измерение. Во всяком случае для космических масштабов... Вообще время есть форма движения, форма существования материи. Настоящее измерение должно иметь положительную, отрицательную и нулевую величину...” А теорию Эйнтшейна те же пришельцы назвали гениальной шуткой или гениальной ошибкой. Проснувшись, внезапный контактер вовсе не сошел с ума. Контакт — ну и контакт. Священник Павел Флоренский в “Иконостасе” убедительно показал, что во сне время течет в обратную сторону, оно вывернуто через себя. А если сон — это одна из разновидностей общения с Тонким Миром, то почему бы и в других видах такового общения не бывать непривычным для трезвого дневного сознания приключениям Времени? В самом деле, почему? Вполне. Мой добрый мастер-часовщик, напитывающийся энергией памяти старинных часов, ясно знает не только прошлое. Ему часто открывается будущее, он видит вещие, детальные, практически применимые сны, он вообще живет без исчисляемого времени, и его внешность не меняется с годами. Собственно, все серьезные маги знают, что мысль задает форму материи.

Часовщик Ринат полагает, что те автомобильные аварии, в которые он мог попасть, но вовремя увернулся, запомнив собственные сны, были ему знаками: ты на правильном пути, ты нужен, ты знаешь, что время едино, а для незнающих — чинишь и чистишь путь. А открыв мне глаза на мои собственные часы, он обязал меня жить чисто, стремиться к светлому и доброму. Круглое окно циферблата, открытое в обе стороны вечности, изящные стрелки, — любуйся и помни, зачем ты здесь находишься... Знаете, каким образом мастер поправил мои часы, когда я взялась крутить свою судьбу в обратную сторону, а часы покосились? Он взял большую стрелку и прикрепил ее “лицом” к циферблату, а “изнанкой” к миру. Вывернул символ буквально руками и запустил мое время в нужном направлении. Это было в первом эпизоде (см. абзац со слов “Фамильные часы поныне...”). А во втором, более грубом случае (см. со слов “Через некоторое время...”), он поставил стрелку в прежнее положение; потому и сказал строго, что предупреждение — последнее. И чтоб больше глупостей не делала!

Стараюсь...

 

ХРУСТАЛЬНЫЙ СИНДРОМ

Да читали мы, читали! — может воскликнуть нетерпеливый читатель, мигом догадавшийся, что далее — параллель с Золушкой от Перро, или от братьев Гримм, или с Чернушкой от Афанасьева. Целесообразность хорошей, точно по ноге изготовленной обуви подтверждается ее магической свадьбоорганизующей ролью вот уж сколько веков подряд. В сказке, конечно, в первую голову.

В современной жизни настоящие, искренние отношения человека с хорошим башмаком могут быть гораздо более глубокими и многоплановыми, но при соблюдении одного условия: мы должны, простите, постичь его изнутри.

Понятно, что мы единодушно стремимся к безболезненному, непромокаемому, в конце концов, красивому башмаку, чтобы парить в нем по своей судьбе, не получая чужим сапогом в душу. Мы, жители современной России, этого хотим осознанно, поскольку среднее и старшее поколения нашего общества в определенный период недополучили таковой обуви.

Прежние поколения человечества хотели того же, с одной стороны, если вспомнить сапоги-скороходы, — и умели иное, с другой стороны, если вспомнить пытку “испанским сапогом”. И блаженство полета, и казнь, — всё может сосредоточиться в башмаке. Аналогия? Конечно. Правильно: как и в сексе.

Если обратиться к истории, например, средневекового костюма, то прежде всего замечаешь платье и его отделку, а уж потом — обувь. Дело в том, что аскетичная средневековая женщина-христианка, занимавшаяся сексом исключительно для производства потомства (как ей предуказали мужчины-церковники), не могла и подумать об украшении своей нефаллической ноги туфлей, подчеркивающей какие-нибудь изгибы. Боже упаси! “Любая естественная красота, — писал еще Тертуллиан, — должна быть уничтожена сокрытием и пренебрежением, ибо она опасна для тех, кто взирает на нее”.

Мужчинам в раннем германском средневековье обувью служили кожаные “крестьянские башмаки” без каблуков, затянутые ремнями (немецкие крестьяне носили их вплоть до середины XVI века), англосаксам-мужчинам нравились мягкие матерчатые или кожаные башмаки, надеваемые поверх шитых чулок, обвязанных тесемками или ремнями, а их воины XI века обувались в высокие мягкие кожаные сапоги. Железная обувь рыцарей тех времен в особом описании или объяснении не нуждается. Но это все нам известно о мужчинах. А из-под длинных женских юбок во всех странах осторожно выглядывали мягкие остроносые башмаки, похожие на римские, и приподнять те юбки нам сейчас нелегко.

Думая сейчас о той многовековой узконосости женской обуви, я начинаю подозревать, что дело было не только в неразвитости сапожно-закройных идей, а в бессознательной жажде хоть что-нибудь да показать (и узреть) из находившегося под заповедной юбкой. На эту не вполне научную мысль меня наводит новшество, вкравшееся во французско-бургундскую моду периода поздней готики и доведшее привычный фасон до, назовем это так, абсурда. Поясню.

“В середине XIV века, — сообщают историки В. Брун и М. Тильке, — в ходе победоносных военных действий Англии против Франции, в одежде Западной Европы, и прежде всего Франции, начинается подлинное “господство ножниц”. В этом впервые сказывается истинный вкус времени — другими словами, “мода” в современном смысле. То, что ранее едва отваживалось проявиться, — подчеркивание тех или иных форм тела путем изменения силуэта, противопоставление частичного обнажения окутыванию — теперь с полной определенностью осознается как мода — в смысле стилизации тела посредством одежды. Вводятся в обиход новые предметы одежды и соответственно их названия... Поскольку верхняя одежда, которую раньше надевали через голову, стала теперь настолько узкой, что ее пришлось разрезать спереди и снабдить застежками, последние приобрели исключительно важное значение. Длинная закрытая верхняя одежда после этого сохранилась только у крестьян. Штаны и чулки еще продолжали существовать как одно целое в виде сквозных тесно прилегающих паголенков или штанов-чулок. Обувь была удлинена сверх всякой меры (ее французское название — poulaines — означает “нос корабля”, нем. Schiffsschnabel). Чтобы облегчить ходьбу и сохранить обувь, носили деревянные башмаки — сабо с низкими каблуками, державшиеся на ремнях”.

Впереди уже маячило Возрождение, к которому итальянские мужчины приближались в широких кожаных башмаках с вырезами и с ремнями на подъеме.

Германию ждала Реформация XVI века, принесшая коренные изменения в истории одежды — вместе с социальными потрясениями. Мужчины обулись в “коровью морду” (другие названия: “медвежья лапа”, “утиный клюв”) — плоские башмаки с коротким носком и широким разрезом сбоку. Ступни женщин опять надежно скрылись: на сей раз — под так называемой “немецкой юбкой”. Выставлять даже кусочек ноги напоказ считалось верхом неприличия в эпоху реформирования католической церкви. Впрочем, сюжет церковь-секс-обувь прослеживается практически во все времена, хотя и не прописан в мировой науке. Наверное, потому, что ни одна из возможно-причастных к странной триаде наук не брала на себя ответственность за такую постановку вопроса.

Костюм развивался по законам времен, то возвращаясь к давно освоенным силуэтам, то взбрыкивая, — но, в общем, всегда отражая социально-половые отношения людей. Если у французов XVIII века чулки всегда были шелковыми, то пряжки на туфлях довольно быстро сменили функцию с просто застежки на очень даже украшение, притягивая к ноге нежность и желание. Потом прогремит Революция — обувь погрубеет и как бы спрячется. Это касается любой революции, а не только Великой Французской.

В начале XIX века, в эпоху Реставрации, когда у женщин снова появилось желание выглядеть более стройными, распространились изящные остроносые матерчатые башмачки, которые, подобно сандалиям времен Директории и Империи, завязывались узкими лентами вокруг лодыжек, но были еще без каблуков. Лишь во второй половине, а особенно к концу XIX века, когда нижний край женских юбок медленно и неуклонно пополз вверх, обувь стала развиваться в сторону изящества, — опять заявил о себе заостренный носок и... застучали высокие тонкие каблуки!..

Обувь как продолжение ноги, как выразитель личности, как штрих индивидуального портрета — это уже причуды XX века. Историки костюма будут в сильнейшем волнении, когда им придется описывать обувь нашего века. Во-первых, потому, что бешено развивалась индустрия м о д ы, по поводу которой многие думают, что она была всегда. (Нет, не всегда). Во-вторых, длина юбки плясала туда-сюда уже больше сама по себе, в зависимости от высоты волны в очередной сексуальной революции. Женская туфелька, уже познавшая каблук, развивалась как самостоятельное сексуальное приспособление, консультируясь только у самой Ноги и ее трепета. Мужчины-модельеры, выдумавшие — себе на голову — современную хищницу-эротоманку, отныне и вечно будут играть и работать на ее прихоти, красиво объясняя в телекамеры, как тонко понимают они женскую красоту... (А сами при этом повально голубея. См. ориентацию ведущих кутюрье мира). И если дамы XXI века, которые неизбежно доведут неправое дело феминизма до логической абсурдной победы, не остановятся вовремя, то где будет расти каблук будущего — один Бог знает!..

В одном можно не сомневаться: если владение символами когда-нибудь станет общеупотребительным, женщины уговорят друг друга побольше ходить босиком, чтобы мужчинам уже нечего было запретить или разрешить им в этой области. А мужчинам следует серьезно подумать над техническим воплощением крылатых сандалий, как у Гермеса, — может быть, обратившись к военным ученым-электронщикам, — дабы наконец получить возможность вовремя унести ноги в случае необходимости. А такой случай будет: Золушки кончились.


А вот и не кончились, оказывается! Сюжет-то бессмертный попался!

(Елена ЧЕРНИКОВА)

 

ЗОЛУШКИ LIMITED

Он попадается мне на глаза еженедельно, и сценарий встречи всегда один и тот же: я покупаю в служебном буфете салат и чай, поворачиваюсь лицом к залу и вижу, что Герой уже кивает мне и приглашает присесть за его столик.

Здороваюсь, присаживаюсь, ем салат и — слушаю рассказы об очередной Оле (его золушек зовут именно так). Часто с Героем сидит его приятель, немногословный, неизменно попивающий свои пятьдесят водочки, неизменно вздыхает, поправляя толстенные очки, и говорит, чтобы я обязательно написала рассказ и про эту Олю тоже. На этих словах огорченный Герой, похлопывая приятеля по плечу, непременно предлагает мне дополнительный чай.

Вот и в тот день в буфете я обнаружила неразлучную пару холостяков за обсуждением очередного некрасивого поступка очередной красивой Оли. Я очень серьезно пила чай, пока Герой повествовал о сафьяновых домашних туфельках, специально купленных для этой Оли. О громадном столе под белой скатертью, уставленном произведениями как ручного труда Героя, так и апробированными деликатесами из шопов. Стол-чудо ждал их в двухместном номере, снятом заблаговременно для встречи с длинноногой дурочкой, которую он, Герой, устроил на восьмисотдолларовую работу — так, за красивые глаза... У него — связи, по жизни. У Оли — ничего, то есть: мама в ближнем зарубежье, молодость, ноги, мордашка, о да! но таких, как она — километровая очередь на любое место в Москве, особенно после распада Союза...

— Она не понимает! — восклицает Герой. — Я ради интимной встречи с ней устроил ее к своему старинному другу секретаршей. Ему с нею и в командировки ездить, и вообще... то есть должна же понимать, что и меня надо поблагодарить! А она приходит ко мне в номер, сапог не сняла, наелась, посидела секунду и ушла. Говорит — я не такая. И в командировку с вашим другом поехать не смогу, мама не разрешает! Мама!!! В Москву, для нее читай — в пустыню, ехать на заработки украинская мама разрешает, а в командировку с шефом — она, видите ли, не такая!..

Задыхаясь от лицемерия неблагодарной лимитчицы, на которую и лимитов-то не выделено вообще никем, которая никому тут сроду не нужна, которая ничего, кроме мордашки и ног, в столицу не ввезла, но выпендривается, — Герой наконец обращается ко мне с вопросом:

— Если бы вы пришли ко взрослому холостому мужчине в гостиницу, которую он для вас и снял по предварительной договоренности!.. К благодетелю, который вас ни за что ни про что устроил на хорошее, великолепное, непомерное для вас рабочее место в московскую фирму, — вы смекнули бы, что дальше делать!?.

Тут вступается его друг в толстых очках:

— Ну ты нашел у кого спросить такое!..

Я старательно делаю вид, что они оба говорят нечто вполне нормальное и что я их понимаю всей душой. Они знают мое полное имя, место работы, социальное положение, размер зарплаты и даже возраст. Другого буфета нет.

Не суди, да не судима будешь, — всякий раз напоминаю я себе, встречаясь с этими приятелями в буфете. Иногда Герой-со-Связями приходит один, и тогда ведет себя сдержаннее, и тогда я бываю временно освобождена от повести об Оле, печальнее которой, выходит, просто нету на свете...

Наконец до меня дошло, что сия ситуация уже стала фактом моей биографии. Ведь именно мне почти не удается выпить чаю без Золушки-Оли-вприкуску...

 

* * *

Ладно, будем разбираться: что случилось с Принцами и что с Золушками. Речь именно об этом: мечта, старт, подъем, испытание, финал. Какой именно? Попытаемся влезть в шелковистую шкурку какой-нибудь полуголодной Оли из ближнего зарубежья, в 1998 году явившейся в столицу России за счастьем.

Вы внимательно смотрели замечательный старый советский фильм “Золушка”? Помните сценку перед чудесным выездом на бал? Золушка усердно работает по приказанию мачехи, ангельским голосом напевая что-то очень душевное. Текст помните? Вряд ли, поскольку голосок такой нежный, а мачеха такая злая, а сестрицы такие вредные! Тогда напомню: “Оттого что я добра, / Надрываюсь я с утра / До глубокой ночи... / Всякий может приказать, / А спасибо мне сказать / Ни один не хочет...”

Переведем на русский язык: “Я круглосуточно подставляюсь, потому что у меня не хватает характера послать их всех куда подальше, а они принимают всё это как должное...”

Можно еще проще: “Я круглая дура, а виноваты в этом они...”

Любой психолог нашел бы определение этой жизненной позиции, но во времена, когда создавался фильм, психология была, как мне представляется, слегка идеологизирована, вследствие чего подневольный трудовой подвиг Золушки был вполне достойным поводом для успешной карьеры.

Правда, от глубинной сути сказки киноавторы все же не смогли увернуться: на декоративном небе полная луна, способствующая интуитивным озарениям; на ногах конкурсантки ловко сидят хрустальные туфельки, символизирующие как бы непорочность, принц в целом тоже готов ко встрече с нею, словом, всё главное в фильме как бы на месте, как и во всех известных сказках про золушку. За исключением корневых основ советской девической личности, никогда и нигде более не выступавших так наглядно, то есть мотивирующей свое поведение в соответствие с идеологией раба-бунтаря. Например: “Терпя напрасные обиды, я научилась думать...” (У нее даже интеллектуальная деятельность — из-под палки).

И надумала:

“Это несправедливо... Они будут танцевать с принцем... Мне так хочется, чтобы люди заметили, что я за существо, но только мне хочется, чтобы люди это заметили непременно сами, без всяких просьб и хлопот с моей стороны, потому что... потому что я ужасно гордая...”

Всё понятно? Гордая — а гнется. На сестер с мачехой горбатится круглые сутки, а перспектива, что те потанцуют с принцем на балу — да еще в сшитых именно Золушкой платьях, представляется несправедливой. Тяжелое раздвоение личности или на грани того...

(Да-да, именно на это несоответствие, вошедшее в наш народ через старый фильм и его навороченную идеологию, и реагирует так бурно душа моего буфетного собеседника... Только вот он, Герой-со-Связями, не знает — как и кому это объяснить, чтоб поняли!)

...Но когда мы в детстве смотрели это кино, мы запоминали только песенку “Добрый жук” и чудеса, устроенные Феей. Красивое, милое и действительно запоминающееся кино. Однако, вы помните, кем Золушке — по фильму — доводится Фея? Она ей крёстная! Следовательно, Золушка крещена. Следовательно, про страшный грех гордыни должна была слышать. Но — нет, не слышала или не усвоила. Лишь злая мачеха, регулярно выбивающая из маленькой гордячки сей грех, оказывается проводником заповеди. Мачеха же и произносит самые воспитательные слова (неподражаемая, гениальная Фаина Раневская!); когда садится в карету, перечисляя задания на вечер, ну, про сортировку фасоли, про кусты роз, побелку потолка и прочая, она добавляет — “познай самое себя...” (На что падчерица простодушно возражает, что со всем этим и за месяц не управится! Милая, милая, милая...)

Интересное кино, влиятельное. Я вообще давно думаю о золушках, поскольку этот сюжет вдруг сильно полюбился моей дочери, что ужасно, — и вот теперь, пересмотрев старое советское кино и наслушавшись буфетных рассказов Героя про бесконечную Олю современного образца, пришла к забавному наблюдению: миф остается не только действенным, но и совершенно непонятым основной массой нашего женского населения. С одной стороны, мужчины по-прежнему на вторых ролях. Точно как и в советском кино: Принцу достаточно было лишь поучаствовать в бальных мероприятиях, а вот потенциальной принцессе надо и очиститься, и путь пройти, и ведьму иметь в крестных. С другой стороны, историческая, фольклорная золушка всех народов на самом деле изначально имеет право на престол. В оригинале судьба-злодейка отбрасывает ее на некоторое время с дороги по семейным обстоятельствам, а она возвращается в исходное положение благодаря смекалке и другим качествам. Но — возвращается в свое законное положение! А вовсе не по рабскому труду получает орден.

 

* * *

Да погрузимся в глубину веков. Что такое обувь как символ? Прежде всего (это совсем давно) — знак свободы, поскольку рабы ходили босыми. А что мы вдеваем в этот знак? Ногу. Она символична... ну, тут вдосталь на несколько сотен монографий и диссертаций. Если коротко, то нога — и фаллический символ, и обозначение связи и точки соприкосновения тела и земли, и даже — в некоторых философских системах — символ души. Обувь непринужденно вмещает колоссальные возможности, включая понятие уровень, который по индуистской доктрине относится к составу человеческого духа (вершина; самовыражение, борьба и динамизм; мрак и грубый инстинкт).

Золушки всех стран упорствовали в педантичной подготовке к браку к высокородным женихом. Наша Маша-Чернушка — в разных вариантах сказки — применяла то шитый золотом, то цельнозолотой башмачок, который неотвратимо увязал в смоле, разлитой на ее пути предусмотрительным женихом.

Золушка братьев Гримм, ездившая на праздник к королевичу не один, а три раза, начала с туфелек, шитых шелком и серебром, и закончила обувью из чистого золота, которую и утратила на ступеньке (без применения смолы) и по которой была опознана. А прославленная девушка от Шарля Перро, пробравшаяся через те же тернии, что и ее товарки по несчастью, неизбежно переходящему в счастье, — она-то прогремела по миру именно благодаря неожиданному материалу, из которого фея сделала ей туфлю. Хрусталь, не очень удобный для повседневного ношения и оживленных танцев, немыслимым образом укрепил — да что там! — создал и обессмертил образ. Почему? (Впрочем, говорят, что в чем-то гениально ошибся переводчик, но это уже не меняет дела).

Вплоть до XII века люди полагали, что горный хрусталь — это лед, отвердевший за многие столетия. С этой невежественной древней точки зрения, хрусталь происходит из воды, чья выраженная эротическая символика общеизвестна. Когда выяснилось, что горный хрусталь — это не лед, а кристаллический бесцветный кварц, прекрасно поддающийся обработке, то все равно в хорошем душевном отношении к нему людей уже ничего не менялось. Шары продолжали быть в употреблении у магов как средство для концентрации мысли, прозревающей прошлое и будущее. Талисманы из хрусталя продолжали укреплять постоянство (тоже приятно в эротической нагрузке сего материала), а ожерелье из него, считалось, увеличивает лактацию (что также неплохо для Золушки в перспективе). Несчастным, склонным видеть кошмарные сны, хрусталь как амулет обещал избавление от напасти.

Шарль Перро (или переводчик) не указывал, из какого именно хрусталя были сделаны золушкины туфельки, однако если сказочник держал в уме дымчатый горный хрусталь, его скрытая ирония все равно срабатывает: дымчатый кварц, по мнению некоторых астрологов, помогает исцелению от болезней, проистекающих из стремления уйти от реальности в иллюзорные миры. Вплоть до наркомании...

Сами видите, что верный выбор обуви для Золушки совершенно закономерно привел французского писателя к бессмертию. Прочувствуйте еще раз всю полноту смысла, вправленного именно в тот девичий башмачок, и моя каверзная мысль станет еще более ясной.

Мораль этой части басни: с обувной символикой не шути! Все очень серьезно.

 

* * *

Теперь вернемся в буфет, где за чаем жалуется на жизнь Герой моего повествования. Как сказано выше, он для Оли купил отдельные башмачки, сафьяновые, непростые, он чувствует, что обуть ее, милую, надо во что-то индивидуальное. Он давно взрослый и прекрасно чувствует суть символа. Но Оля не переобувается...

Тогда он, как настоящий советский человек (неважно, что в прошлом), вспоминает (или решает, или мысленно прокручивает наш фильм “Золушка”), что женщина должна пробиться. Но каждая его очередная Оля, в соответствии с исторической сутью этого сказочного дела, полагает, что изначально достойна. У его женщин — ну как сговорились! — вечное полнолуние, когда интуиция диктует им: достойна!

Есть и такое общее обстоятельство: мы получаем именно то, чего ждем. Подсознательно он ждет, что очередная Оля откажется от благодарственного интима, поскольку он генетически — из дворян-с (сам мне сказал). Но сознательно, оценивая социально-экономическое положение в стране, он тянет провинциальных простушек в койку. Простушки не идут, ощущая подвох, он обижается — и с размаху врезается в новую Олю. Точно такую же, с ногами и мордашкой, с претензиями и гордую (то есть опять см. старый советский фильм “Золушка”).

Однажды Герой грустно сказал: “Она что, не понимает, что в моем возрасте каждый раз — как последний!..” Когда он сказал эту единственную человеческую фразу, у меня защемило сердце. Конечно, его Оли этого действительно не понимают, потому что крайне молоды и еще не смотрели в лицо смерти, не отлеживались после инфарктов, разводов и прочих опытов. Оли приехали за счастьем. Его Оли.

Другие, которые не разбирают, сколько там у кого зубов и дней осталось, другие, которые не заигрывают с романтикой, — так вот другие ему просто не попадаются. Нашему Герою упорно везет на таких, в каких он подсознательно верит, всем своим истинно романтическим сердцем, но сознательно, увы, формулирует про новые времена, экономическое положение, ближнее зарубежье, плебейскую неблагодарность... Ничего другого выдумать не может.

Помочь ему невозможно. Он хочет принцессу, но принцессы или кончились, или на них нету сил. Притягивает к себе претенциозных, возвеличивает как может, зовет в номера — и получает по мозгам. Сексуально негодует вместе со всем своим организмом, словесно жалуется и возмущается, а душою хочет — да, тоже счастья!

По его словам, он потом закономерно мстит этим девицам, провоцируя их отлучение от той высокооплачиваемой работы, на которую сам вначале их и устраивает. Относитесь к его мстительности как угодно, но мне его искренне жаль. Он очень хочет женщину, но платить проституткам он принципиально не хочет, это слишком просто, он ведь как бы за справедливость, за честный расклад, а непрерывные Оли всё едут и едут в Москву — на его седую голову...

Он словно кричит: а теперь (после давнего развода с неблагодарной женой) я заслужил быть Принцем! И у меня есть Связи! Девушки тихо отвечают: да и мы не лыком шиты! У нас есть ноги, но не про тебя.

Иногда он вспоминает, что мы, слава Богу, не в Америке, а то из суда не вылезал бы. Но от этого ему не легче, потому что мы в России, а у нас новые времена, когда можно было бы наконец развернуться, лихо, без парткома, но...

Не так просто развернуться внутри самого себя, когда уже, как кажется, выполнено пожелание злой мачехи: познай самое себя. Получается, что наш Герой-со-Связями — тоже в каком-то смысле советская Золушка: и гордость, и претензии, и ожидание гонорара за труды, и пожаловаться может. Только вот Феи у него нету и, боюсь, не предвидится. Вот и ходит по кругу, цепляя всё новых Оль, и горько страдает, сам не понимает почему...

Вот такая история. Частный случай эпохи, когда настоящая-то жертва — он, Герой-со-Связями. Девушки, конечно, вывернутся, и на работу устроятся, и с ногами разберутся, и даже замуж выскочат, и в командировку с шефом поедут, и всё у них будет просто чудесно.

А что будет с ним — не знаю. Он щербат, но не идет к дантисту за новыми зубами, потому что хочет чтоб его любили какой есть. Он полноват и лоснится, но он хочет чтоб его любили какой есть. Его пассии — сплошь динамистки, но они тоже хотят чтоб их любили какие есть. Своеобразная гармония. Наверное, этот сюжет стар и с бородой. Но — эпоха! Реформы! Можно поговорить! Можно написать! Да хоть правительственную комиссию можно создать: “Обеспечить всех мужчин и женщин адекватными партнерами к 2000 году”...

Но эгоизм и любовь как не могли никогда договориться, так и не смогут. Предлагаю нашим северным золушкам папирус на память из архива Древнего Египта: чернокожий раб примеряет золоченую сандалию на прекрасную ножку прекрасной девушки Родопис в присутствии самого фараона. (Оказывается, сюжету несколько тысяч лет!) Интересно, с чего бы вполне обеспеченному человеку — фараону — лично интересоваться такими пустяками как удобства для ноги какой-нибудь выскочки? А с того, что фараон всерьез беспокоился о бессмертии души, посему жениться на ком попало никак не мог. Только на своей половине, которую в каждой очередной жизни надо найти и опознать. Посему и бессмысленна та трактовка образа Золушки, что так привилась в массовом сознании. Правда заключается именно в том, что Золушка не по трудодням возвышается, а возвращается на свое законное место. Оттого и Принц (фараон, князь...) может быть счастлив только после примерки туфельки (души): “Моя! Нашел!”

Словом, если настоящему принцу вручить ненастоящую принцессу, что-то из грязи-в-князи, то сказки не будет. Я очень хочу, чтоб эту статью прочитал тот мой собеседник из буфета, ну, который Герой-со-Связями и с бесконечными Олями. Ему станет легче. Сказать всё это лично я не решалась...
 

На первую страницу Верх

Copyright © 1999   ЭРФОЛЬГ-АСТ
e-mailinfo@erfolg.ru