Елена ЧЕРНИКОВА  

 — Не беспокоит?
“Беспокоит. Еще как...”
— Тогда, может быть, освежить?
“Старомодно, а хорошо. Ах ты голубчик...”
— Что же вы всё молчите? Я где-то допустил?
— Ни боже мой, извините, пожалуйста, я задумался, а сколько с меня вам?
— Рупь. Но если освежить...
— Ну если только “Уан мэн шоу”...
— Дорогой соотечественник, я сам из Одессы, и если вы решили, что изволите шутить, то я обязан известить вас, что последний “Шипр” допили через пять минут после Указа, поэтому не сочтите за неловкую мистификацию, но у меня действительно “Уан мэн шоу”. Удостоверьтесь.
Гладкокожий параллелепипед воззеленился на цирюльном алтарчике, всплыв из-за невидимых пределов, и первая дразнящая волна дорогого испарения коснулась клиентского носа.
— Спасибо. А сколько с меня с этим?
— Хм... Вы мне любопытны и даже импонируете. Всякий другой на вашем месте... Хотя, как подсказывает мне опыт, вы, без сомнения, знаете, что другой всегда на другом месте, вы — на вашем, и иначе не бывает. Три рубля, если угодно. Не побеспокоит?
— Нормально, я готов.
— Я оговорился. Два.
— Не стоит. Всё хорошо, всё есть.
— Нет, мы же тут два года уже не бреем.
— Что так?
— Мне почудилось, что вам действительно надо побриться. И не торгуйтесь. Два. Освежаю?
— Еще как.
“П-ш-ш”, — передразнил бутылочку брадобрей и, не удержавшись, легонько погладил клиента по беспомощному седому затылку.
— Так почему всех-то не бреете? В парикмахерских всегда брили.
— Клиенты читают газеты и боятся с п и д а .
— А что это?
— Не имею представления. А в женском зале уже не завивают и почти не стригут.
— Тоже читают?
— Там опасаются вшей. А керосина не достать, поэтому если что — то только брить наголо, а если брить — то боятся спида.
— Ужас. Возьмите, пожалуйста. Спасибо вам большое.
— Нет, позвольте! Не надо меня разочаровывать! Вам-таки нравится, как вы пахнете?
— Да. И не беспокоит.
— А меня, знаете, всегда так волнует этот запах...
— Последний раз, — заметил посетитель, — я пил “Уан мэн шоу” за день до элтэпе.
— Помилуйте, вы были алкоголик?!
— Да я, наверное, и сейчас, еще не знаю. Она, говорят, ушла к другому, поэтому трудно сказать, а она бы сказала, не утаила б.
— Увы, мне правильно почудилось. Простите, искренне вам сопереживаю, и будьте уверены, что вас у нас всегда беспрекословно побреют впредь.
— Не беспокойтесь, я больше не буду.
— Отпустите бороду?
— Что вы, разве я похож на бородатого мужчину.
— Тогда я вынужден предположить, что я все-таки где-то допустил...
— Ни боже мой, нисколько. Извините, что неточно выразился. Просто сегодня вечером я умру.
— Надеюсь, от любви?
— От смерти.
— Не мне вас учить, но все-таки ваша первая неудачная шутка, за которую я был вынужден назвать вас соотечественником, была гораздо удачнее второй, за которую я буду вынужден взять свое слово обратно! Вы, простите, в своем уме? Ведь Бог слышит и нашу милую беседу в числе всех прочих...
— Вы прелесть. Вы знаете английский?
— Увы...
— Но хотя бы перевод названия с этой коробочки?
— Нет. Одна добрая женщина, наша бывшая уборщица, написала мне на бумажке, как она выразилась, транскрипцию. Я запомнил, но больше как-то не было случая. Я не всем предлагаю... освежиться.
— Это по-русски — “Единственный мужчина”.
— Вы уверены?!...
— Я переводил с этого языка книги.
— ...Господи, как я был глуп. И низок!.. Но, с другой стороны, я был и недостоин ее, да и возраст.
— Вот-вот, и вы о том же, если я не ошибаюсь, — заметил посетитель.
— ...Бедная девочка, она вся дрожала, когда дарила мне эту коробку, а я сказал, что ни за что не посмею, а потом, знаете ли, обозлился, у меня впервые в моей многократной жизни не получилось ну просто ничего, я сначала решил, что от робости перед ее ослепительной юностью, или, дескать, не в форме, я тогда еще грипповал немного... а потом быстро узналось, что это вообще — всё. Ну — всё... Вы меня понимаете? Мои соплеменники меня не поняли бы... Не положено у нас. Словом, я, грубо выражаясь, просто ляпнул ей, что всё изведу на клиентов. И еще гнусно так подшутил, что на более достойных... Ах я осёл! Нет, в самом деле — единственный мужчина?
— Можно я здесь покурю? — терпеливо спросил посетитель.
— А как вы думаете, милейший?
Посетитель встал, вытянул из заднего кармана расплющенный дукатовский “беломор”, потом чиркнул и попринюхивался к серному облачку от спички и опять опустился в тертое кресло. Парикмахер подумал и сел в соседнее. Зал бул пуст. За окном, мытом не позже чем до Указа, пели веселые птички.
— Я не курю уже двадцать лет, — вздохнул старый еврей. — А вы не возразите, если я при вас выпью коньячку?
— С удовольствием.
— Подскажите, дорогой, надо ли предложить его и вам?
— Тогда мне придется умереть до вечера, а у меня еще есть дела. Не беспокойтесь.
— Кажется, это называется “торпеда”?
— Она, родимая.
— Тогда извините; я сейчас же вернусь. Это у меня хранится в женском зале. Я заведующий.
— Играющий тренер?
— Хм, а ведь вы еще не пили.
— Простите, но я был еще и пошляк.
— Прощаю. Не уйдете?
Посетитель закрыл глаза и покачал головой.
Парикмахер вернулся, налил коньяк в хрустальный фужер и медленно сел. Посетитель открыл глаза и ловко выстрелил погасший окурок в близкую корзину, полную разноцветных волос.
— Именно, — сказал заведующий, проследив полет, — нынешняя уборщица ходит через два дня на третий. Иногда и сам мету, вот и набирается. А та ходила ежедневно. На полный день. Только вечером училась на романо-германском отделении...
— Мое отделение. Хотя, во-первых, я был на дневном, а во-вторых, семнадцать лет назад.
— Вы еще так молоды. А мне, чтоб не говорить деталей, уже восьмой десяток. — И сто пятьдесят золотистых граммов одним махом покинули фужер.
— Профессионально, — заметил посетитель.
— А-а... Чего уж теперь. Профессионально было то... Другое...
— Не бывает. Нам это кажется. Мне объяснили.
— Кто? — заинтересовался парикмахер.
— И она в частности.
— Вы с ней пили тоже?
— Вместе? Иногда. Но тут вы не угадали. Когда мы пили с ней вместе, то оба всегда оставались трезвы или почти трезвы, было очень весело; можно сказать, по-дружески. Ложились спать и мирно засыпали, как младенцы, в полнейшем целомудрии. Никогда не срывались. Впрочем, ей это ничего не стоило...
— Сорваться?
— Наоборот. Не сорваться. Срываются, как водится, с цепи, ну, с цепочки. У нее всё иначе.
— А теперь вы простите, но и так не бывает. Мне тоже объяснили, и не раз.
— Вы старше меня.
— Это не смешно, уважаемый.
— Простите.
— Пожалуйста. Ваше здоровье...
— А вот это смешно, право слово, — ответил посетитель.
— Да вы что, серьезно вздумываете меня дурачить? Ну рассосется ваша “торпеда” через — сколько там — год, другой... У всех рассасывается.
— Моя рассосется сегодня ближе к вечеру.
— Перестаньте. Моя мама выпорола бы вас. И папа тоже.
— Моя, очевидно, тоже. Но она еще не знает, что меня вчера выпустили.
— Так вы еще ребенок? У вас есть живая мама? И при этом вы позволяете себе бриться здесь вместо там?!.. Ну, знаете...
— Простите, я совсем забыл: Михаил Иванович. Миша.
— Ах, да. Абрам Моисеевич. А вы что думали?
— Я в вас не сомневался. Спасибо вам.
— Подождите, вы что... уже уходите? Не торопитесь, нет, в самом деле, посидите еще, ну хоть немного. Вот так. Послушайте. Я вспомнил! В прошлом году я стриг одного вашего коллегу, буду откровенен, без малейшего энтузиазма, потому что он все время болтал и вертелся, да и волосенки такие жиденькие, но вот что я вспомнил: лимоны! Как же сразу не вспомнил. Слушайте: берете очень много лимонов и все время растворяете сок в воде и каждый день много-много выпиваете, и всё, рассасывается. Тот рассчитал, что за месяц выведет. А ему на три года вкатили, как он выразился.
— Грамотный был у меня коллега, как выразились вы.
— Не иронизируйте. Сейчас лимонов нет, но у меня есть. Я вас прошу, ну еще секундочку подождите, я сбегаю в дамский салон, я заведующий, у меня там холодильник, в нем лимоны, я принесу...
— Не беспокойтесь. Не люблю кислого.
— Ну и что? Потерпите.
— Это мерзко. Омерзительно. Что-то давить, принимать, выводить, ждать. Потом ведь надо будет провести испытания — получилось или не получилось... Да за кого вы меня принимаете?
— А что же вы хотите? Вы влипли в историю, всё плохо, всё страшно, но жизнь вашу придумали не вы, так будьте философом; на худой конец, мужчиной!..
— Отлично сказано. “На худой”. Не буду. А лимоны тащите. Я куплю. У меня сегодня назначено свидание с дочерью. В ее возрасте полезно.
— А дочь — от нее?
— У меня всё — от нее. Кроме элтэпе: это от участкового.
— Неужели? А я, грешный, сначала решил, что вас сдала супруга.
— Нет, она не сдавала. Она хорошая. Но к другому ушла она?
— Бывает.
— Не бывает... у хороших.
— Абрам, давайте ваши лимоны, дочь ждет меня через полчаса в парке культуры имени отдыха.
— Вы разрешили выпить при вас, а у меня еще граммов двести цело.
— Вы собирались выпить “коньячку”, а выходит “коньяк”, — указал посетитель.
— О, филология?
— Надо же!..
— Видите ли, Миша, я не прощу себе, если клиент уйдет от меня в иной мир. Хотя бы и к вечеру.
— Абрам, вы уже пьяны. А у меня свидание с дочерью, и мне нечего ей предъявить. “Ну-вот-он-я” — этого мало, а с лимонами придумано классно. Давайте. Почем нынче?
— Я, конечно, принесу. Но ваша дочь перебьется, извините за такое слово. Я вам советую самому...
— Страна советов. Знаю. Проходил. Растворять не буду. Несете?
— Конечно. А хотите, я вас познакомлю?
— Нет, я тоже импотент.
— Не врите.
— Где лимоны?
— Миша, в вашем возрасте это еще поправимо!
— Лимоны.
— Несу, несу... А, кстати, вам не показалось случайно, что вы мне тут чуточку нахамили?
— Я вообще хам, но, как сказала мне регистраторша в диспансере, “вы, мужчина, тут со своей проблемой не единственный”.
Старик не нашелся и вышел в дамский зал. Хлопнула дверца холодильника, зашелестели пакеты.
Посетитель поднялся, засунул бутылку с коньяком во внутренний карман куртки, хрустальный фужер — во внешний и удалился ровной неторопливой походкой.