Солнце русской поэзии — если верить его словам — в садах Лицея начиталось Апулея. Очевидно, его проходили по курсу наук. Интересно, как именно преподавался древний философ и чародей юным русским дворянам?

Ученые расходятся во мнении: в 124 или 125 году новой эры родился Луций Апулей, чье место в вечности обусловлено его романом “Метаморфозы, или Золотой Осёл”. Я предлагаю считать наши дни юбилейными для Апулея, поскольку они совпадают — в прошлом году — с юбилеем Пушкина, а в этом году, двухтысячном, — с выходом в свет второго издания романа “Золотая Ослица” (одновременно с личным юбилеем автора названного романа).

Я писала “Золотую Ослицу” вдохновенно, — робко поглядывая на “Золотого Осла”: я продолжала тему. Я понимала, что карфагенский философ обязывает меня читать его роман более чем внимательно, поскольку к Пушкину после этого чтения Муза-то и явилась. Я еще не знала, что потом будет со мной.

С ним же было вот что. Родился в Мадавре, римской колонии в глубине Нумидии. После обучения риторике и другим начальным наукам в Карфагене, философии в Афинах, путешествий по греческому Востоку, адвокатской деятельности в Риме — он вернулся в Африку, где и прославился. Ему еще при жизни была сооружена статуя, и он был избран на высшую местную должность “жреца провинции”. Философ и маг, он снискал огромную славу, его имя обросло легендами. Его даже противопоставляли Христу...

С “философом” более или менее понятно, ведь Апулей был последователем Пифагора, ученого, который впервые употребил слово “философ” по отношению к самому себе. (Во многих учебниках, статьях — Апулея ошибочно называют платоником и “вторым софистом”).

Но что же он сделал такого, чтобы схлопотать славу мага?

Для начала Апулей всего-навсего... женился. Дело было так. Странствуя по Африке, он встретил своего товарища по афинским занятиям и полюбил его вдовствующую матушку, чем вскоре вызвал сильнейшее недовольство ее родственников. Женщина была богата, но и сам Апулей происходил из богатой семьи, так что основные формальные претензии были вызваны неравенством по возрасту. На самом деле — имение и деньги, которыми владела добродетельная вдова Пудентилла, заставили наследников с опозданием спохватиться. Апулею пришлось объяснять им, что философ истинный к приданому равнодушен...

Женщина была околдована, — заголосили обиженные (ведь муж уже имел известность как оккультист, знаток различных мистерий, гастролирующий оратор). Древние эзотерические учения одно за другим открывались Апулею, и постепенно сам он становился настоящим посвященным. Противник имел поводы к атаке. О ту пору обвинение в злокозненной магии было смертельно опасно.

Зависть к счастью, известности, богатству, таланту, — всё это было известно во втором веке новой эры так же полно, как и в двадцатом.

Когда дело дошло до прямых обвинений в колдовстве, новобрачный подумал-подумал и сочинил “Апологию”. Эту блистательную речь он произнес перед проконсулом Африки — “В защиту самого себя по обвинению в магии” — в результате чего был оправдан. Однако репутацию мага заработал навечно: весьма зрелая матрона Пудентилла очень любила своего мужа — тридцатилетнего красавца Апулея.

Да и как было не любить его? Красноречие, да на двух языках (а женщины античности тоже любили ушами), невероятно высоко ценимое современниками Апулея, принесло ему все мирское, к чему он стремился. Да, он хотел славы. Получил. Обвинение в колдовстве невольно дало ему возможность спасти свою свободу и любовь. Выступив с “Апологией”, он вымостил себе гладкую широкую дорогу вдоль времени. Но ему была нужна вечность.

Он написал ворох самых разнообразных сочинений во всех жанрах на обоих языках — греческом и латыни, разными стилями. Даже географическое сочинение “О вселенной”. Однако большинство трудов — пропало. Я думаю — потому, что упомянутое большинство пропало естественно, именно во времени. При всей блистательности исполнения этих текстов — песен, гимнов, диалогов, историй, сатир и так далее — при всем стремлении автора пообщаться со всеми девятью Музами, высшая задача пала именно на “Золотого Осла”. В этом романе соединилось всё, и он стал для Апулея пропуском в вечность.

В образе героя — странствующего Луция — много от образа мыслей и действий автора, включая жажду чувственных наслаждений, преодоление чувственности и возвышение духа. Даже географические координаты некоторых приключений совпадают. Герой, прошедший испытания в ослиной шкуре, возвращается в человеческий облик — но жрецом Изиды, давшим ей обет служения. Апулей, если говорить непредвзято, на самом деле написал автобиографию.

Другой древний писатель — Лукиан, автор повести “Лукий, или Осёл”, мог бы возразить мне, что история человека, побывавшего в ослиной шкуре, и вернувшего себе человеческий облик с помощью лепестков роз, — сюжет почти бродячий. На что можно ответить, что сюжетов в мировой литературе вообще мало и дело лишь в интерпретации. Ромео и Джульетта тоже не от одного Шекспира пришли, равно как и многочисленные Золушки всех фольклоров, как и все проказники “Декамерона” Бокаччо, как многие другие спящие красавицы и три сына у отца...

Апулей действительно вписал в свой разудалый роман всё, чем дышало его время, и предвосхитил будущее. Идея проста, но для неверующих болезненна: на Земле мы учимся, как правильно и чисто вернуться к Отцу Небесному. И только в физическом теле мы можем исправлять что-то, дополнять, искать. После чего мы, надежда Всевышнего, — вернемся к Нему. Не понравимся — опять будем посланы на Землю, доучиваться. Все мы — божественны. Но иных надо как следует отлупить, чтобы дошло.

У Лукиана человек-осёл-человек в финале просто возвращается домой после странных приключений. У Апулея же герой книги — после аналогичных приключений — становится жрецом, приближается к Высшему.

Сам Апулей тоже становится жрецом. Бессмертным. Выходит на другой уровень. А древние очень хорошо знали, что такое уровень и чего стоит переход на более высокий.

1 января 2000 года я бродила по развалинам Карфагена и думала об Апулее. Кстати, улица его имени ведет к той части Карфагенского музея, где термы, на берегу Средиземного моря. К развалинам терм примыкает президентский дворец. Место — именно это — исполнено царственного величия. Современные тунисцы очень гордятся своим Карфагеном, и я их понимаю. Это действительно интересная точка на карте Земли — и знаете почему еще?

Если “Золотой Осёл” — практически первый в литературе эзотерический и эротический роман, то Карфаген — первый город в мире, отправивший мореплавателя в путешествие. Жюль Верн книгу “Открытие Земли” начинает буквально так: “Первым путешественником, о котором сохранились упоминания в исторических источниках, был Г а н н о н, посланным Карфагенским сенатом для колонизации новых территорий на западном берегу Африки. Сообщение об этой экспедиции было написано на пуническом языке и переведено на греческий; оно известно под названием “Морское кругосветное путешествие Ганнона”. В какую эпоху жил этот исследователь? ... Наиболее достоверной считается версия, согласно которой посещение им африканских берегов относится к 505 году до новой эры”.

Путешествие было вполне удачным. Флот состоял из шестидесяти галер с пятьюдесятью гребцами на каждой. На судах находилось тридцать тысяч человек и припасы для длительного путешествия. Оно не стало именно кругосветным, но достаточно серьезным — безусловно: мореплаватели прошли около 4500 километров на юг — до Гибралтарского пролива, достигли Южного Рога (Гвинейский залив). С Ганноном были оракулы, дававшие по ходу тех или иных приключений правильные советы, отчего экспедиция закончилась без потерь, лишь вследствие исчерпанности продовольствия. Вернувшись в Карфаген, Ганнон написал отчет в виде приключенческого романа. Однако в подлинности фактов, в документальности изложения никто из ученых не сомневался и не сомневается. Кстати, девятнадцать веков спустя португальским мореплавателям понадобилось пятьдесят лет для того, чтобы исследовать побережье, которое обошел Ганнон.

Карфагенский мореход-путешественник и карфагенский философ-романист: каждый из них был первым в своем деле. Интересно — почему? Что за особенности у этой местности, кроме геополитических удобств?

Сам город, любивший их обоих, был, как всем известно, сильнейшим возбудителем зависти воинственных соседей, отчего бывал не раз разрушен. Не помогло. Карфаген жив и сейчас, правда, вид у него весьма современный, это престижный и красивый пригород Туниса, столицы Туниса, и живет там президент.

И вот странное чувство было у меня в Карфагене 1 января 2000 года: будто не первый раз вижу я данную местность, эти зеленоватые средиземноморские волны, камни, громадные кактусы, пальмы, мозаики... Расчувствовавшись, я подарила Карфагену экземпляр своей “Золотой Ослицы” и расписалась в книге посетителей музея. Но это так, ритуал. К юбилею Апулея.

1875 лет со дня рождения — это немало. Он заслужил подарки самые драгоценные, поскольку он был убедителен, поскольку вдохновил Пушкина и Бокаччо на творчество, многих других — на многое другое... Я, конечно, пристрастна, поскольку очень его чувствую и люблю, мне он тоже многое дал. Но перечитайте Апулея, это очень красивая и мудрая литература, — и вы поймете мой пафос. Или выпейте, в конце концов, за вечные темы и вечных писателей!

И в заключение — его собственные слова: “Слышите ли вы, безрассудные обвинители магии? Это — наука, угодная бессмертным богам, обладающая знанием того, как чтить их и поклоняться им. Она безусловно священна, и божественное ведомо ей...”