Таина Ким – коренная харьковчанка, родилась в СССР, живет в г. Харькове. Автор сборника стихов «Тень ветра» (на некоторых порталах известна под этим ником). Финалист VII Международного поэтического конкурса «45-й калибр» имени Георгия Яропольского (2019). Это ее первая журнальная публикация.
Таина Ким: «Поэзия для меня – способ общения с миром. Увлечение, которому я с радостью уделяю свободное время. С другой стороны, это своего рода “ракушка”, куда охотно сбегаю отдохнуть и отвлечься от мирской суеты. Хлоп! Створки закрыла (ну, почти закрыла J) и – вот он мой мир фантазий, умиротворения, познавания чего-то нового и необычайно интересного. Чашка кофе, ноутбук, стук пальцев по клавиатуре и… я счастлива».

ТАИНА  КИМ

ПОКА БЕЖИТ НЕОНОВЫЙ ТРАМВАЙ

Лисеннее

…а город стал сильнее и подрос,
хотя изрядно жаждою измучен –
он, как зверёныш, в небо тычет нос,
пытаясь надкусить бока у тучи
и налакаться охровых дождей,
насытившись водою до отвала,
чтоб сделались глаза его желтей,
чтоб, глядя в них, я радость потеряла…

…а улицы аукают меня
пройтись по ним от дома к барахолке,
и выменять на шило у менял
обмылок лета в яркой упаковке;
смотреть на стаю призрачных лисят,
метущих листья рыжими хвостами;
послушать, как неспешно моросят
дубовые аллеи желудями…

…и я иду, желанью вопреки,
под вой ветров прерывистый и тонкий,
кормить теплом протянутой руки
продрогшего осеннего лисёнка.
и тикают часы: не-у-ны-вай,
а мне пора обратно торопиться,
пока бежит неоновый трамвай
по ослеплённым сумеркам столицы.

2018

Смотри, chеri…

Смотри, chеri, как серы стали скверы
от мороси и день стекает с крыш,
как с Нотр-Дам голодные химеры
глазеют плотоядно на Париж
и, раскрывая пасти в полумраке,
показывают городу нутро.
А мы с тобой, заядлые гуляки,
идём, вдыхая запахи бистро,
под звонкое рadam… рadam… трамваев,
несущих пассажиров к Порт-д’Иври,
и вечер, в мутных сумерках растаяв,
заставил пробудиться фонари.
Смотри, chеri, луна – лучом ли, шпагой? –
полтучи отсекла и в Сену – хлюп!
Какое же немыслимое благо
твоих касаться рук, и лба, и губ,
и слышать, как прерывисто, как глухо,
до лёгкой хрипотцы меняя тембр,
разносит, словно сплетница-старуха,
парижский ветер «ah, je t'aime… je t'aime» …

2018

Самоубийца

В Москве оставив клён заледенелый и клиники смирительный засов,
он рвался за чекистские пределы в страну, где львы стократ добрее псов.
Ловили обжигающий и хрупкий декабрьский снег рождественские дни,
и замять горячилась: друг мой, друг мой, повремени сбегать, повремени.

Ты-дым, ты-дым – несли вагон колёса, и вспомнились в дороге, невзначай,
берёз рязанских шёлковые косы и... Шурочки нелепое «прощай».
Вокзал... Нева... Заснеженной и льдистой спала мертвецки тихая река.
Катил в санях извозчик, да со свистом, на плаху озорного седока.

Взирал на них, охочий до туманов, угрюмый город. Рыскали вблизи
завистники, громилы, шарлатаны, готовые клыки в друзей вонзить.
Вдали колокола запели звонко, протяжно, грустно, как за упокой.
Тряхнула тощей гривой лошадёнка, и сани растворились над рекой.

Спускалась ночь на стены «Англетера», вплетала тайну века в полутьму,
когда ковром обёрнутое тело в покои внёс «харон» из ГПУ.
Луна завыла жалобно на волка, шатаясь в небе, словно во хмелю.
А чёрный человек в дверную щёлку глазел, как шея гладила петлю.

2018
 

Снова осень

Не жалею, не зову, не плачу…
Сергей Есенин

Снова осень.
Снова вечер.
Снова дым
расстелился над садами покрывалом.
Ходит призрак по аллеям золотым –
я в том призраке Есенина узнала.

Шепчут листья:
– Не жалею, не зову… –
и крадутся тени поступью кошачьей…
Вдруг скатилася слеза по рукаву –
плачет небо.
(Я давно уже не плачу.)

Отшумело.
Отболело.
Отлегло
и упало в бездну розовых рассветов
сумасшедше-всепрекраснейшее зло –
то, что делает несчастными поэтов.

Пахнет воздух диким мёдом и костром.
Прилипает паутина то и дело.
И я вижу в отражении своём,
как душа моя на осень постарела.

2015

Гордыня

Твой Демон, словно пес, с тобою неотступно…
Шарль Бодлер

Бросает ночь в окно надменный взгляд.
Луна ломает сарисы* о крыши.
На небе звёзды холодом горят…
От скуки перелистывая Ницше,
сидишь себе, уставившись в себя,
выкуривая мысли до окурков –
вчера, сегодня, завтра… и, клубясь,
ползёт, ползёт дымок штукатурке,
ползёт, как змей по яблоне в саду
в твоём безукоризненном Эдеме,
где ветер не решается подуть,
где ты пренебрегаешь вся и всеми.

Друзья ушли. Не в землю под кресты,
а просто от греха куда подальше,
пока часами потчевала ты
их спесью, самомнением и фальшью.
Заносчив демон твой и одинок,
ему закон смирения не писан.
Уткнулись лепестками в потолок
им трепетно взращённые нарциссы…
…Рассвет в туман вплетает миражи.
Ты надеваешь свитер из бравады
и спрашиваешь время: – подскажи,
больнее подниматься или падать?

2018
* Са́риса – длинное копье (прим. ред.).

Белая и Чёрный

Чёрный сидел на крыше,
в небо ронял слова:
– Белая, ты бы вышла,
если была б жива?
Нет ни одной причины
ночь перекрасить в день. –
Чёрный вздохнул и сдвинул
пёрышко набекрень…

Белая бессловесно
с грустью смотрела вниз.
Здесь, на плато небесном,
облаком сплин повис,
тихо в затылок дышит,
злобно щекочет нерв…
Чёрный, сиди на крыше.
Чёрный, не падай вверх!

Здесь, в бесконечной дали,
помнится Белой, как
Белую заклевали
в чёрной толпе зевак.
Только один из чёрных
спас бы, да не успел…
Чёрный, меж звёздных зёрен
мир безупречно бел.

Чёрный разгладил крылья,
в сумерки взгляд вперив.
Чёрное сердце ныло
белых ночей мотив.
– Белая ты бы вышла,
если бы…?
Сделал шаг,
вверх полетел, чуть слышно
свой рассекая мрак.

2016

Коровки божьи

Всё сходит с лапок коровкам божьим – милы, полезны на первый взгляд.
Пред ними всякий паук ничтожен, когда не вправе исторгнуть яд.
Им пофиг звери, им пофиг птицы, не страшно в пекло – само собой.
Была бы зелень, чтоб ей молиться, а после вдоволь наесться тлёй,

переварить и слететься в стаи, и делать вид, что полны идей,
как увеличивать урожаи для насекомых страны своей.
Коровкам хочется всяких зрелищ: чем больше крови, тем ярче сны.
К примеру, как муравьи сгорели в полях соседних в сезон войны;

как жил солдатик, до дури честен, за правду-матку в толпе зевак
не в то он время, не в том он месте подставил голову под башмак;
как муху шлёпнул рулон газеты – жужжала много, о чём молчат;
как светлячок, заливаясь светом жукам на зависть, к утру зачах.

Коровьи детки всегда при предках, а предки – те при своих делах:
приклеят попы к высоким веткам и посылают друг друга вон.
И пусть воюют за них другие, и землю роют, и нити ткут,
а для коровок все дни – седьмые, и цвет надкрыльев не в меру крут.

Коровки божьи пируют, правят и лгут безбожно в стенах церквей.
А вслед за ними, нужды не справив, катает шарики скарабей…

2017

Из цикла «Военная рапсодия»

1. Фрау Марта

Сорок третий. Берлин. Суббота. Безмятежная гладь небес.
На рояле играет Отто – штурмбаннфюрер из войск СС.
Он играет для фрау Марты – драгоценной своей жены
(год назад с ней венчались, в марте, под чудовищный вальс войны).

Фрау Марта под пьесу Листа вспоминает:
московский быт, разведшколу,
как очень чисто по-немецки слова зубрит –
фройляйн Марта шпионкой будет в роковой для отчизны час.
Сорок первый. Легенда. Губен. И в Берлин километры трасс.

…Встреча с Отто – вне всяких планов. Статный парень. Умён. Речист.
Марта ищет, в сердцах, изъяны, но находит один – фашист.
Да и тот исчезает вскоре в глубине светло-синих глаз:
Отто с ней никогда не спорит, за неё он и жизнь отдаст.
Отто страстен, заботлив, нежен. И уютно с ним, и тепло.
Он словами ей душу режет, поминая войну как зло.
И, бросаясь от «долга» к «Liebe», предавая себя саму,
Марта гибнет. Бесславно гибнет, погружаясь рассудком в тьму.

…Брак одобрен шифровкой «центра»: ближе к вермахту – больший прок.
Ведь у Марты стальные нервы и на жалость порог высок.

…Пробегают недели живо, донесеньям ведя учёт.
Марта только в любви правдива, в остальном же супругу лжёт.

…Накануне субботы – явка. Дан приказ. И приказ суров:
«Переброска. Уходишь завтра. Устранить. Коридор готов».
Вьётся ветер холодный, гадкий, «устранить» Марте вслед скулит.
А в ладони дрожит взрывчатка. А на выбор – то меч, то щит.

Заблудилась слеза в ресницах, и до судорог сжат кулак.
Возле футора смерть ютится, вторя звукам: тик-так, тик-так…
И, ответив улыбкой кроткой на призыв: «Дорогая, спой», –
Марта рядом садится с Отто:
– Я спою. В унисон с то...

2016

2. Солдат и чёрт

	Однажды шторм закончится, и ты не вспомнишь, как его пережил. Ты даже не будешь уверен в том, закончился ли он на самом деле. Но одна вещь бесспорна: когда ты выйдешь из шторма, ты никогда снова не станешь тем человеком, который вошёл в него. Потому что в этом и был весь его смысл.
	Харуки Мураками

Холодом давит мне в спину поле,
так и не вспаханное никем.
Зубы сжимая, скулю от боли,
даже поднять головы не волен.
Выстрелы слышатся вдалеке.

– Стонешь, солдатик? – проблеял в ухо
чёрт и с ехидством нажал на грудь. –
Бой завершается… эка скука…
– Сволочь рогатая, кровь унюхал? –
выдох, и тут же спешу вдохнуть.
– Душу унюхал! А кровь – на кой мне? –
рожу скривил, посмотрел окрест. –
Славная, братец, случилась бойня,
многим – со мной, а иным – по койкам,
если гангрена в пути не съест.

Тело как будто окаменело,
еле ворочаю языком:
– Мне бы, конечно, пожить хотелось…
– Это калекой? Ценю за смелость…
– Сеять пшеницу в селе родном,
жёнку голубить, растить сынишку,
рыбу в пруду на заре удить…
– Хех, до чего же смешной парнишка, –
чёрт рассмеялся и вынул книжку
из ниоткуда. – Ещё что?
– Пить.

– Пить? Это можно…
Удар копытом.
Облако бросило дождь в лицо.
– В списках не значишься. Ох, и прыток. –
чёрт, хлопнув книгой, сказал сердито, –
Не повезло, рядовой Кольцов.
К слову, – в зрачках полыхнули искры,
сузились чёртовы зенки зло, –
Нет у тебя ни родных, ни близких,
в царстве небесном у них прописка:
напрочь сгорело твоё село.

Мне показалось: сижу я в клубе,
киномеханик включил кино.
Вижу, как рву маргаритки с клумбы,
чтоб подарить на свиданье Любе;
вижу, как ворон влетел в окно –
знать, непременно беда случится…

Вижу, как в небо уходит взвод –
там утопает тропа в зарницах,
там «мессершмитт» распластался птицей
хищной – и насмерть людей клюёт.

Вижу, как вишни в саду поспели,
сыплются в руки – за ветку тронь,
как я семью обнимаю крепко,
смех разлетается мягким пеплом.
Жарко.
И всюду огонь, огонь…

В кадры такие поверить трудно.
Чувство, что я на кресте распят…
– Чёрт, если выживу – всё забуду?
Он усмехнулся:
– Возьму рассудок… Душу оставлю.
Прощай, солдат.

Долгие годы, как день вчерашний,
прячутся в пятых углах палат.
Льётся заливистый гомон пташий,
солнце теплом осыпает пашни...
Я подхожу к санитарке Глаше:
– Милая, правда, война была?

2017

3. Живой

Дымное солнце застыло в зените,
тянутся тонкие ломкие нити
с грязного неба, а жгучие – страсть!
Держится наша пехота, бранясь.
– Чёрт, нет патронов, а битва в разгаре…
– Слева по флангу фашистские твари…
– «Чайка», у нас два десятка потерь,
«Чайка», не слы… Громов, кабель проверь!

– Есть, командир! – я рванул из окопа.
Эх, для отваги б сейчас пару стопок.
Быстро ползу. Замираю. Ползу.
Пули, как оводы, из амбразур
носятся в поле, безжалостно жалясь.
Богу давлю безответно на жалость:
смилуйся, я ж не связист, а сапёр…
Вдруг за спиной раздаётся:
– Егор!
Сердце достало до глотки до самой.
Я обернулся. Не верится:
– Мама?!
Тело как будто проткнули ножи.
Крикнуть пытаюсь:
– Стреляют! Ложись!

Замерли время, и битва, и мысли.
В воздухе вязком снаряды повисли.
Вскинулся на ноги – к маме бегом.
Пахнет топлёным она молоком,
сдобой и солодом. Платье в цветочек
с детства знакомое…
– Здравствуй, сыночек. –
И забываю на миг о войне.
Рядом стоим в гробовой тишине.

– Ты похудела. И косы… где косы?
Волос был русый, а нынче белёсый.
Та же в янтарных глазах глубина.
Как там сестрёнка, здорова она?
Мать улыбается, голос печален:
– Ох, и пострел ты, всё так же отчаян…
Вывезли немцы сестру из села
вроде как в Шлибен. Её не нашла.
День ото дня распухали могилы –
голодно было, так голодно было.
Страшно и горько. То оспа, то тиф…
С батей твоим снова вместе, он жив,
снова, как в юности, треплет мне нервы.
– Мам, да ты что? Он погиб в сорок первом,
нам же пришла похоронка о том!
– Жив. За тобою отправил, пойдём.

– Нет, не могу, мне приказано ротным.…
Взрывов не слышно. Молчат пулемёты.
Что-то не так. Что-то явно не так.
Глянул я наземь и словно обмяк.
Нет, невозможно, чтоб нас было двое:
кто он, свинцом искорёженный? Кто я?
– Слушай, Егорушка…
– Мама, постой! Мама, я… умер?
– Живой ты, живой…

2019

Таина Ким. Проходные дворы (не)фантазий - стихи