* * *
Звук стучащего сердца сильней, если сердце болит.
И в больничной палате сестричка – на скорую руку
отдаляет момент отпущения смертных обид,
затыкая прореху сердечную – хоть на минуту.
Но опять не умру! Не в больнице, не этой зимой…
В гололед вообще умирать не с руки. Неудобно
по замерзшей воде добираться в приемный покой –
провожатому с чистым бельем и повозкой для гроба!
Если сердце болит, значит ангел еще не спешит
за меня расписаться в приходе… И жизнь не напрасна,
даже в Богом забытой деревне, где лампа горит
лишь с шести до восьми – для уроков. И это прекрасно!
И какой-нибудь мальчик, склоняясь над новым листом,
зачеркнет мое имя и впишет свое между строчек,
оставляя меня, как ненужный багаж – за бортом,
забывая, при этом, поставить последнюю точку…
Октябрь 2001
* * *
Регине Дериевой
Ни чернил, ни февраля –
только шариковый стержень,
ночью строчку выводя,
по бумаге буквы режет…
Ни расплывчатых картин –
в небе – облаком летучим…
Кто-то машет средь руин,
но от этого не лучше! –
ноет клапан выходной,
сердце давит – на погоду?
Мне от этой неземной
жизни – хуже – год от года.
Мир не лучшее из мест,
где родиться стихотворцу,
но в отсутствие небес –
строчки, как ножом по сердцу!
И струится красный след
по бумаге, между строчек –
вслед за шариком – во мгле –
этой ночью. Этой ночью!
Октябрь 2001
* * *
Я слушал пение сегодня, в понедельник,
какой-то девочки – за мелочь или булку…
Подземный переход на Комсомольской
был полон, как всегда в такое время –
обеденное время. Кто-то деньги
бросал в коробку и спешил уйти
от места своей слабости подальше…
Никто не слушал – как она поет!
Я слушал и заслушивался – эхо
кружило меж людей в подземном мире,
не выходя из темного пространства
наверх,
боясь само себя разрушить… Я стоял,
как вкопанный и плакал. Понедельник
мне показался самым лучшим днем!
…И девочка, что пела в подземелье,
и жизнь,
что чистого не принимает звука,
уходят выше – к облакам и звездам!
Октябрь 2001
* * *
Яне Джин
Я родился и вырос не там, где, наверно, умру!
Отпусти же мне, волжский суглинок, грехи напоследок,
чтобы вспомнить в другой географии эту траву,
что горчит на губах и становится в памяти следом
за неспешной водой… География в сумме вещей –
лишь желание выжить, не сгинуть за облачным краем,
поселившись однажды в империи, где без затей
затеряться среди поселенцев с имперских окраин.
Океанский простор, птичий клекот и облачный край –
дополнение к жизни – истории, смысла к бумаге,
новых карт к географии… Где там потерянный Рай?
До которого выжить хватило бы сил и отваги!
Я родился и вырос… и ты отпусти мне грехи!
мне не выбрать уже ни страны, ни погоста, ни даты
окончания перечня, чтобы закончить стихи,
не сорвавшись до крика, с которого начал когда-то!
Август 2001
* * *
С ангелом не встретишься – случайно,
он ведь не случайно ближе к Богу,
к тем местам, где даже вымысел банальный
обретает смысл понемногу –
в переплетье крыльев с облаками,
что рукой потрогать, как напиться…
Нашей встречи там, под небесами,
может быть, пора уже случиться!
Но оконный силуэт пространства
длится дальше – к небу с облаками,
к горизонту, где и повстречаться-
то немыслимо, не говоря – руками
прикоснуться… Бешеное время –
ангел мой живет в соседнем доме,
но когда подходишь к нужной двери –
он обычно курит на балконе…
Октябрь 2001
СНЫ
1.
Слова невнятны. Речь ветвиста, как
стареющих корней узлы и связки.
Деревья ссохшие в преддверии развязки
и передела жизни на чурбак.
Слова невнятны… И сквозь них, увы,
не выбраться из вымысла и сказки,
теряюсь в них в отсутствии подсказки
и направления… – тогда спасают сны!
2.
Какие сны начавшейся зимой?!.
Ты снишься мне в своей большой квартире,
где, может быть, ты думаешь о мире…
А может быть, беседуешь со мной…
P.S.
Спи. Во сне не стареют… Откуда-то это пришло,
как разгадка вопроса и ангелы с неба спустились
зимовавшими птицами, или других унесло
зимовать и поэтому ангелы эти случились
в этой южной стране, где зима лишь предвестник весны,
географии, лета, словесной любовной отваги
в отсыревших подъездах и где долговечнее сны
с наступленьем зимы, гололеда, сосулек, сугробов в овраге…
1994, август 2001
* * *
Бессмысленная русская тоска
по тем вещам, что видел лишь однажды,
в какое-то мгновение, когда
любая мелочь мнится очень важной.
Но одиночество надежнее тоски –
по крайней мере, строчки на бумаге,
куда красноречивее руки,
дрожащей в такт, в отсутствии отваги!
Но одиночество… И ближе только вдох,
шуршанье мотыльков и спинка стула
за потною спиною… Ближе Бог,
когда Он смотрит в оба отовсюду!
И умиляется бессмысленной игрой
своих созданий – чудные “пятнашки”,
не помышляющих, что может быть иной
конец игры, чем чистые рубашки
с подштанниками… И слова бегут,
теряясь уже чаще в многоточьях,
чем в запятых… И, если умер – вдруг,
то это лучше, чем тоска бессрочно…
Август 2001
* * *
Вот и ты уезжаешь. Дот свиданья, дружок.
Погрызем на дорогу с шоколадом рожок
и отпустим на волю ездовых голубей –
им до боли неважно – кто будет быстрей.
Разопьем на дорожку гнилого вина –
по дешевке купили, но выпьем сполна!
Залетает в окошко трехцветный флажок…
Вот и ты уезжаешь – до свиданья дружок.
Как не важно, что жизнь – лишь картина в окне,
как обои в цветочек на старой стене!.. –
все равно – ведь с собой не свернешь, не возьмешь –
это так же непрочно, как птичий галдеж
на замерзшем фонтане – воды поклевать… –
чтобы было о чем им потом поболтать.
И оркестр уже не скупится на медь –
все равно что трубить на прощание, ведь
никто не услышит сквозь шум и гудок –
вот и ты уезжаешь… До свиданья, дружок!
Октябрь 2001
* * *
За полтинник с мелочью не доехать до вечности –
вообще никуда – дальше площади революции,
что лет двадцать молчит, как старая седая женщина,
изрыгавшая раньше проклятия, как прыщавый юнец поллюции.
И в октябрьском раскисшем небе – ни звезд, ни облачка.
Фонари отражаются в лужах, как мгла в проплешинах
облетевшего сада. В канале холодном лодочка –
в ожиданье последней экскурсии поздно вечером.
И осыплется утро безжизненным снежным холодом,
и закончится жизнь, вопреки заведенным традициям –
умирать только летом… И черное небо над городом
поспособствует в этом – и ничего не случится…
Октябрь 2001
ММI
Как непрочна фантазия о наступающем времени,
точно о барышне, в чьих кружевах – заблудиться,
не найдя искомое, оставаясь в сомнении –
будущее так же необозримо, и с ним не слиться.
И тогда понимаешь, что жизнь закончится раньше,
где-нибудь в середине, Бог даст, столетия,
отпустив на волю душу – она ведь дальше –
к облакам и птицам, где лучше звучат междометия.
И звезда поблескивает, давая возможность зрению
усомниться в том, что видел в течение жизни,
возможно – любил, но память – сестра забвения
сокращает список до одной единственной мысли –
потому что искусство поэзии требует жертв! –
как деревья – воды, как пространство – тоски и печали,
и, увы, нелюбви. Топография, если не мертв,
все сведет к параллелям с означенной точкой в начале.
И сойдутся пути, как три нитки в единый клубок,
потеряв продолженье истории за облаками.
И какой-нибудь мальчик – во след: “До свиданья, дружок!” –
прокричит и помашет цветами.
Сентябрь 2001
* * *
Евгению Рейну
Когда остаешься один с отраженьем в стекле –
это, как с бывшей женой – и не вымолвить слова.
Это, как первая птичка по ранней весне
ищет убежище в ветках, но снова и снова
находит развалины старых заброшенных гнезд,
в которых от всех перелетных лишь пух и объедки,
как точки на небе от многих свалившихся звезд,
как имя из памяти – некогда милой соседки…
И ветки в стекло – не надрывно, а тихо – тук-тук,
стараясь меня не будить припозднившимся стуком,
вползают в пространство квартиры под собственный стук –
мерцающей тенью и тихим и бережным звуком.
И жизнь продолжается с памятью и со стеклом,
где отраженье, как вымысел, но с отраженьем
справиться легче, чем с памятью, даже при том,
что все это вымысел и не имеет значенья.
Сентябрь 2001