Читальный зал
На первую страницуВниз


Наш Конкурс

Евгений Татарский, врач-хирург по профессии, родился в 1985 году в г. Ялте Украинской ССР в семье врачей. Окончил Крымский государственный медицинский университет (г. Симферополь) и Украинскую военно-медицинскую академию (г. Киев). Служил в рядах вооруженных сил Украины (г. Кривой Рог). Живет и работает в г. Алупке, АР Крым. Рассказы пишет с детства, но серьезно стал писать прозу недавно. Это его первая публикация.

 

ЕВГЕНИЙ  ТАТАРСКИЙ

Момент истины*, или Тайна одного врача
 
 

* Момент истины — так в испанской корриде называется решающий момент поединка, когда становится ясно, кто станет победителем: бык или матадор. Иносказательно: момент прозрения, когда правда становится очевидной  (прим. ред.).

     В ту ночь в отделении травматологии больницы скорой помощи ответственным дежурным хирургом был Андрей Александрович Таширов. Дежурство выдалось на редкость спокойным. Операционная заперта за ненадобностью, в смотровой скучали два интерна, готовые в любой момент вызвать его, если вдруг привезут пострадавшего, и Таширов позволил себе прилечь, — скинув халат, как был, прямо в хирургическом костюме, лег в своем кабинете на кушетку. Жестковато, правда, но ничего, привык уже за тридцать-то лет. Уже час ночи, а он на ногах с шести утра, и днем ассистировал профессору на трехчасовой операции. Не мальчик уже, кандидат наук, имеет право и отдохнуть, в конце концов. Да и настроение — хуже некуда: Дружинина посадили.
     С Иваном Владимировичем Дружининым их связывали долгие годы дружбы, какая между коллегами бывает крайне редко. А теперь он в тюрьме. На пять лет! И, главное, за что? — Лежа в темноте, Таширов крепко сжал кулаки и стиснул зубы. Пять лет за... благодарность от пациента. Это ж надо? В стране, где государственное имущество разворовывается миллиардами, где финансирование государственных учреждений, тех же больниц, с каждым годом все урезается и урезается, где чиновники заняты лишь дележом ослабевающих денежных потоков, врача посадили на пять лет! За двести долларов. И не за то, что поставил ультиматум: плати или умирай без операции. Нет. Дружинин никогда бы так не поступил, даже учитывая трагедию, что обрушилась на него три месяца назад. Он бы просто не смог так поступить. Да и кто смог бы? Конечно, как говорится, в семье не без урода. И в обнищавшей за годы независимости среде врачей такие «уроды» наверняка есть. Таширов слышал, что подобные случаи бывают, но сам таких вымогателей не встречал. И слава Богу. Кем нужно быть, чтобы требовать деньги с умирающего за то, что ты попытаешься его спасти?
     Нет, Дружинин ни с кого ничего не вымогал. У того пациента, Буцева, была обычная плановая операция. Ничего экстренного, с минимальным риском. И что суд, собственно, истолковал как вымогательство? Одну-единственную фразу, которую хирург произнес до операции: «Когда вы придете в себя после наркоза, я зайду к вам в палату, а вы мне скажете спасибо». Вот это «спасибо» и стоило Ивану Владимировичу пяти лет жизни. И, скорее всего, жизни его сыну.
     Таширов сел на кушетке. От душившей его ярости он хотел кричать, сыпать проклятия. Он, миролюбивый человек, даже в детстве так ни с кем и не подравшийся по-настоящему, поймал себя на мысли, что если бы сейчас этот Буцев был здесь, он врезал бы ему как следует. Какая сволочь! Какая сволочь! При выписке зашел к Дружинину и положил перед ним на стол конверт с двумя купюрами по сотне долларов. С двумя мечеными купюрами. И, любезно попрощавшись, вышел из ординаторской.
     Через минуту ворвались представители правоохранительных органов и, размахивая перед носом удостоверениями, потребовали показать руки. И конечно, на пальцах остались следы специальной краски, невооруженным глазом не заметной, зато светящейся в лучах специального фонарика, который, как нельзя кстати, оказался у правоохранителей с собой. И всё, домой Иван Владимирович уже не вернулся.
     Таширову, как давнему другу и коллеге, выпала незавидная роль. Именно ему пришлось сообщить Веронике Дружининой, жене Ивана, о том, что ее мужа арестовали. Он как сейчас помнил выражение ее лица: искреннее удивление, тут же сменившееся испугом, и наконец выдавшее жуткую душевную боль. А как она рыдала! В один момент она вдруг потеряла все, что у нее было. Мужа посадили, а это значит, теперь нет рядом с ней человека, который может собрать нужную сумму на операцию сыну.
     Есть люди, которые и вправду думают, что врачи и члены их семей лечатся бесплатно. Нет, само-то лечение, в смысле помощи ближнему, конечно бесплатное. Есть негласный закон: врачи друг с друга денег не берут. (Если, конечно, речь идет о нормальных людях, а не о тех «уродах», без которых ни один коллектив еще не обходится.) Помощь бесплатная. Платные — медикаменты. Да еще какие дорогие, недаром фармацевтические компании имеют такие доходы. Платное — пребывание в стационаре, это ведь еще одна статья пополнения бюджета, куда, зная законы и умея их правильно обходить, можно «запустить лапу». Конечно, это привилегия администрации, а не рядовых врачей, которые лечатся на общих основаниях. Платное — обследование, платные консультации...
     Сумма, которая нужна для операции их пятилетнему сыну, оказалась настолько большой, что Вероника впала в панику. При зарплате мужа двести тридцать семь долларов в месяц на одной работе и сто двадцать на второй, учитывая стоимость проживания в Киеве, даже при том, что каждый месяц его два-три пациента благодарят деньгами за операцию, собрать такую сумму просто невозможно. Она настолько растерялась, ее душило такое невообразимое горе, что она чуть не попала в психбольницу: у нее развилась депрессия. Не та, на которую друг дружке жалуются школьницы, а настоящая — когда бросаются под машину или прыгают из окна. В тот момент ситуация казалась безнадежной.
     Но остались еще добрые люди. (И никто не знает, каким боком Судьба повернется к нему завтра.) У коллег Дружинина тоже есть дети, и даже несмотря на крохотные зарплаты, коллектив отделения решил посильно помочь ему в этой непростой ситуации. Каждый одолжил столько, сколько смог. Но нужной суммы все равно не набиралось. И тогда было принято решение, что все плановые операции, за которые хирургов чаще всего и благодарят, будет проводить только он. И так будет до тех пор, пока нужная сумма не накопится. Потом же, когда Дружинин, наконец, сможет пролечить сына в институте нейрохирургии, все вернется на старые рельсы и благодарности от пациентов вновь перераспределят между всеми, по старшинству, как и было прежде. Когда ему сообщили об этом решении, Иван Владимирович, до этого момента мужественно переносивший в себе свое горе, не выдержал и разрыдался. Он упал на колени и принялся благодарить коллег за их помощь...
     А теперь он в тюрьме. За двести долларов, которые должны были стать частью той суммы, за которую он собирался выкупить у бесплатной отечественной медицины жизнь своего пятилетнего сына.
     В дверь постучали. Таширов даже подпрыгнул от неожиданности.
     — Андрей Александрович, это я.
     Таширов узнал голос молодого хирурга, который с полуночи до четырех утра должен дежурить в приемном отделении. Потерев лицо ладонями, ответственный хирург поднялся с кушетки и отпер дверь.
     — Что случилось?
     — В приемное привезли пострадавшего. ДТП, водитель. Давление по нулям, так что он уже в противошоковой. Реаниматологи над ним колдуют.
     — Идем, — коротко бросил Таширов и, заперев дверь, стал спускаться по лестнице вслед за дежурным.
     Когда они входили в противошоковую палату, интерн-анестезиолог очередной раз мерил давление пострадавшему. Тот лежал на каталке под капельницей, через отверстие катетера ответственный анестезиолог шприцем вводил одно вещество за другим, внимательно следя за пульсом и давлением.
     — Сто на шестьдесят — торжественно произнес интерн.
     — Отлично, я молодец, — анестезиолог как всегда беззаботно подмигнул медсестре, тут же, за столом заполнявшей титульный лист истории болезни.
     Таширов надел перчатку и подошел к пострадавшему. Его одежда была в крови, но больших открытых повреждений, равно как и наружного кровотечения, нет. Значит, одно из двух. Либо давление упало от шока, что могут исправить реаниматологи своими препаратами. Либо у пострадавшего внутреннее кровотечение, которое, если не остановить кровь хирургическим методом, убьет его.
     — Как легкие? — спросил Таширов, исследуя живот пострадавшего.
     Дежурный хирург снял с шеи интерна фонендоскоп и стал слушать дыхание.
     — Дыхание есть. С обеих сторон.
     — Хорошо. А вот живот мне не нравится. Булькает все. Звук, — он положил средний палец левой руки на живот пострадавшего, а средним пальцем правой стал ритмично постукивать по нему, постепенно перемещаясь по часовой стрелке, — при перкуссии тупой. А здесь, — он переместил палец в область пупка, — как барабан.
     — А что это значит? — повторяя эту процедуру, спросил интерн.
     — Это значит, что кишки плавают в чем-то, — ответил Таширов. — В них же газ, а он легче жидкости. Вот и всплыли вверх, к пупку. Если его сейчас перевернуть на правый бок, кишки уплывут к левому, и наоборот.
     — Понятно. Кровь?
     — Скорее всего. Давление видел какое было?
     — Видел. А что может так кровоточить? Печень?
     — Да, при закрытой травме живота чаще всего или печень или селезенка. Поднимайте его в операционную, — распорядился Таширов. — Родственники у него есть какие-нибудь?
     — Пока никто не приехал, — покачал головой дежурный хирург.
     — И откуда нам брать на него медикаменты?
     Дежурный лишь пожал плечами. Что тут ответить?
     Таширов посмотрел на неглубокий порез на шее, скорее всего от стекла. Рана шла прямо по щитовидному хрящу, и он отметил про себя, что если бы осколок прошел всего на два сантиметра ниже, пострадавшего вряд ли довезли бы до больницы. Маленькая щитовидная железа получает такое же количество крови, как и нога. Кровопотеря была бы смертельной.
     Он перевел взгляд на разбитое лицо пострадавшего и замер. Его буквально передернуло, по спине побежали мурашки, и кулаки автоматически крепко сжались. Буцев. Тот самый пациент Дружинина, который его подставил. Вот он, здесь, на столе. В крови. Без сознания.
     Сердце бешено заколотилось, дыхание стало редким и глубоким. Буцев попал в ДТП. У него кровотечение. Давление держится только на препаратах…
     В следующую секунду санитарка, уже бабушка, месяц назад скромно отметившая свое шестидесятилетие, взялась за ручки каталки и покатила ее в сторону лифта.
     Таширов, провожая глазами пострадавшего, еще некоторое время стоял не шевелясь. Мысли мчались в бешеном галопе, опережая друг друга. Затем он словно очнулся и, бегло оглядевшись по сторонам, быстро пошел к лестнице.
     Зайдя в свой кабинет, он запер дверь и на всякий случай отключил телефон. Сейчас ему никто не должен мешать, хотя бы несколько минут. Сейчас он должен все хорошенько обдумать. Когда он увидел лицо Буцева, первой мыслью, мелькнувшей в голове, было: «Жаль, что эта тварь не разбилась насмерть». Следующей мелькнула дикая надежда, что он вот-вот умрет: все-таки кровотечение, шок...
     Сейчас Буцев в операционной. И оперировать его будет он, Таширов. Вот над чем нужно было подумать. Вот что важно! Он и только он будет держать жизнь этого мерзавца в руках. Таширов почувствовал, что дрожит всем телом. Закрыв глаза, он несколько раз глубоко вздохнул. Немного успокоившись, сел на кушетку и обхватил голову руками. Неужели это происходит на самом деле? Неужели действительно он, Андрей Таширов, всерьез задумал убить человека? Нет, не человека, тут же поправил он себя. Не человека. Человеческий мусор. Мразь, упекшую Ивана в тюрьму на пять лет. Превратившего жизнь его жены в ад, обрекшего его сына...
     Не в силах сидеть на одном месте, он встал и принялся ходить по кабинету. Убить? Ничего нет проще. Смерть на столе. Кровопотеря, ничего не смогли сделать. А если кровотечение не такое уж сильное? Если его вообще нет? Это возможно. Маловероятно, конечно, но возможно. Что тогда? Лечить его? Выхаживать, как ни в чем не бывало? Своими руками вытащить эту мразь с того света, вернуть его в общество, в семью?
     Нет, если он сделает так, если позволит Буцеву выжить, он потом всю жизнь будет презирать себя. Это было бы неправильно. Это было бы... несправедливо. Иван в тюрьме, его сын при смерти, жена на грани помешательства, и после всего этого Буцева — спасать? Нет. Нет, нет и нет. Если он, Андрей Таширов это допустит, если из-за него Буцев выживет, он сам будет недостоин жизни. Недостоин жизни...
     Он вновь сел на кушетку. Да, он сделает это. Он не допустит, чтобы Буцева сняли со стола живым. Кажется, он первый раз за все время работы в этой киевской больнице, на левом берегу Днепра, увидел хоть какой-то плюс в том, что медицина на Украине находится в таком упадке. В самом деле, ведь это же просто дикость, например, что в приемном отделении больницы скорой помощи, куда регулярно привозят больных с подозрением на внутрибрюшное кровотечение, нет аппарата УЗИ. Поэтому, чтобы не пропустить такое кровотечение, приходится пользоваться варварским методом диагностики — операцией лапароцентез. Целая операция — вместо того чтобы просто посмотреть на мониторе, есть кровь или нет.
     Но сейчас это ему на руку. Если там кровь, достаточно ее просто не заметить. Не найти. А потом, на вскрытии в морге сокрушенно покачать головой, мол, какой же все-таки коварный этот двухмоментный разрыв печени. Ну, или селезенки. Первый момент — рвется орган, но его капсула остается цела. Начинается кровотечение, которое на лапароскопии не увидеть. Под капсулой гематома растет, кровь в ней все прибывает, а затем — раз, второй момент — разрыв капсулы и истечение крови в брюшную полость. Если это происходит, например, ночью в палате, больного спасти очень трудно, только если среагировать мгновенно и тут же положить его на операционный стол.
     Итак, все что требуется — просто не найти крови при операции. Разрез будет маленьким, как всегда, а вот дренажную трубку нужно будет закрыть пальцем еще до того, как опускать в брюшную полость, а не после. И не промывать полость растворами. Вот и все. Быстро, ловко и, если там кровотечение, — смертельно. Это тебе будет за Ивана. И за его семью.
     Спустя десять минут Таширов уже входил в операционную. Привычный ритуал: подержать руки пару минут в тазу с муравьиной кислотой, вытереть руки, надеть халат, завязать ленточки на рукавах, надеть перчатки, обработать их спиртом… Ассистент, заспанный молодой хирург, уже обложил операционное поле стерильными простынями и так же обрабатывал перчатки спиртом.
     Операция началась. Разрез, крючки, разрез, прижигание электрокоагулятором краев раны... вот и брюшина. Тонкая, полупрозрачная ткань, последняя преграда между брюшной полостью и окружающей средой. Подтянув брюшину на зажимах кверху, Таширов аккуратно рассек ее ножницами. Все, он внутри.
     Его сердце бешено колотилось, пот крупными каплями выступал на лице и тут же впитывался маской и шапочкой. Аккуратно зажав один конец трубки зажимом, он погрузил другой ее конец на самое дно брюшной полости, в малый таз. Быстро, чтобы не заметил ассистент, вытащил обратно. На трубке кровь. Но внутри ее нет. Как и ожидалось.
     Повтор, так сказать, для надежности. Снова тот же результат.
     — Странно, — пробормотал ассистент.
     — Что странно?
     Таширов удивленно вскинул брови. Его голос слегка дрожал от напряжения, но он старался говорить как можно более непринужденно.
     — Откуда на трубке кровь?
     — Из раны, наверное. Ты же видишь, в брюхе сухо. — Таширов в третий раз проделал ту же манипуляцию, и вновь в трубке ничего не оказалось. — Сухо. Согласен?
     — Да вроде сухо, — согласился ассистент.
     Ну вот и славно. Все прошло как нельзя лучше. Таширов с удивлением подумал о том, что, оказывается, убийство — это не так уж и сложно. Страшновато, неприятно, но в целом терпимо. А ведь кровь там есть, и не мало. И, судя по всему, продолжает подтекать. Тем лучше. К утру наш мир уже станет чуточку чище. Уже к утру...
     — Зашиваем, — скомандовал он и вдруг осекся.
     Ему стало страшно от осознания того, что он делает. Ведь это все происходит на самом деле. Он совершает убийство. Он убивает человека. Нет, не человека, а... Нет, все-таки человека. Плохого человека, недостойного жить, мерзостного. Но все же себе подобного. Перед глазами все поплыло, он закрыл глаза и стал глубоко дышать. Как сквозь вату, он слышал обеспокоенные голоса ассистента и операционной медсестры. Они спрашивали, все ли с ним в порядке.
     «Нет! — хотел закричать Таширов, — Не в порядке! Со мной далеко не все в порядке!»
     Он вдруг ясно осознал, что до этого момента не мог в полной мере оценить, прочувствовать ту тяжесть, которая ложится на его плечи. Он не может! Не может! Если он зашьет рану, обратного пути уже не будет. До этого был хоть какой-то шанс, что ассистент или сестра что-то заметят, заподозрят, спасут этого мерзавца от смерти, а его, Андрея Таширова, от убийства... Но нет, они всецело доверяют его опыту и всерьез верят, что кровотечения нет. Он один знает правду и он один... держит жизнь этого гадкого человека в своих руках...
     — Подождите, — еле шевеля пересохшими губами, прошептал он. — Подождите, я проверю еще раз. На… всякий… случай…
     Ассистент удивленно посмотрел на ответственного хирурга и молча стал наблюдать, как он вновь опускает трубку в брюшную полость, зажимает ее верхний конец пальцем и... достает оттуда полную крови.
     — Кровь, — бесцветным голосом произнес Таширов. — Будет большая операция. Мы расширяемся на лапаротомию...
     Спустя двадцать минут Таширов отточенными, опытными движениями уже рассекал белую полосу живота Буцева. Он был противен сам себе. Он презирал себя. Как же так? Он не смог. Не смог отомстить. Не смог свершить правосудие. Восстановить справедливость — не смог.
     И теперь ему всю жизнь с этим жить. Всю жизнь. Нет, не с тем, что он слаб. Ему жить с осознанием того, что он мог поступить правильно, мог поступить справедливо. Теперь он точно знал, что это было бы правильно. Нужно было сделать то, что он должен был сделать. Нужно было не идти на поводу у своего страха, не прислушиваться к минутной слабости. Нужно было убить мразь. Убить! А теперь уже поздно. Слишком поздно.
     Лучше бы он жалел о том, что сделал, чем о том, что упустил, может быть, единственную возможность...
     Теперь, помогая ему, давая Буцеву выжить, он тем самым словно признает: «для меня имеет ценность твоя жизнь». Он пожалел его. Неужели это правда? Неужели он действительно... посочувствовал ему? Но, в таком случае, чем он сам лучше этого Буцева? Он сочувствует Буцеву, значит, он такой же...
     Таширов вдруг вспомнил, о чем он думал перед тем, как пойти на эту операцию. Там, у себя в кабинете. Он пожалел мразь, и теперь он сам не достоин жить...
     Ассистент растянул инструментами операционную рану и теперь кровь было ясно видно. И она продолжала подтекать. Из правого верхнего угла. Разрыв печени. Смертельно, если бы Таширов смог поступить правильно. Но сейчас уже поздно.
     Привычным движением он просунул руку к печени — и вскрикнул.
     — Что? — ассистент аж подпрыгнул он неожиданности.
     — Проклятье! Осколок ребра. У него ребро сломано и пробило печень.
     Таширов вытянул руку и стал ее разглядывать. С перчатки в рану капала густая темная кровь.
     — С вами все в порядке? — спросила медсестра. Они обменялись с ассистентом тревожными взглядами и оба вновь воззрились на разглядывающего свою руку Таширова. Кровь продолжала капать в рану. Медленным движением стянув перчатку, ответственный хирург продолжал, поворачивая свою кисть, внимательно ее разглядывать.
     И тут ассистент и медсестра поняли, что произошло. Кровь текла из раны на указательном пальце хирурга. Осколок ребра порвал перчатку и проколол кожу. Рана глубокая, и кровь сама не остановится.
     — Андрей Александрович, размывайтесь. Вам нужна перевязка, обработка, — затараторила медсестра. — В первую очередь, обработка. Мало ли что у него? Может, СПИД какой…
     Таширов невидящими глазами посмотрел в ее сторону. Он был близок к обмороку. Перед ним, быстро сменяя друг друга, пробегали образы, картины из прошлого. Вот Иван Дружинин идет на операцию. Он сосредоточен и уверен в своих силах. Вот он выходит с операции. Его костюм, шапочка, маска покрыты брызгами крови. У пациента было высокое давление, и, пока анестезиологи его не снизили, хирурга несколько раз обдало кровью из мелких пересекаемых артерий. Кровь попала на лицо, в глаза. Медсестры тут же закапали ему альбуцид, отчего глаза покраснели и слезились... Вот Иван Дружинин в день своего ареста. Он идет по коридору и сокрушенно мотает головой. Он чем-то расстроен. Подойдя ближе, он показывает ему результаты анализов Буцева. Гепатит С...
     — У Буцева гепатит це, — отрешенно произнес ответственный хирург.
     Он продолжал разглядывать рваную рану на своем пальце. Вот это и случилось: гепатит С... Теперь он сам может умереть.
     — Нужно было зашить, — еле слышно прошептал он. — Нужно было зашить. Я ошибся. Как же я ошибся. Как я мог?
     Шатаясь, он отошел от стола и медленно, не оборачиваясь, побрел в сторону выхода...
 

На первую страницу Верх

Copyright © 2013   ЭРФОЛЬГ-АСТ
 e-mailinfo@erfolg.ru