ЖИВЁМ, ДРУЖИЩЕ…
* * *
Живём, дружище… Крутимся. Скрипим.
Стареем. Балансируем на грани.
Реальность – как феллиниевский фильм:
мелькают эпизоды на экране.
А мы зеваем, чёрт бы нас побрал.
Следим вполглаза, слушаем вполуха.
Переключил бы кто-нибудь канал!
Но там опять идет одна порнуха…
А надо – свежий ветер, счастье в дом,
чтобы мурашки бегали по коже!
Да видно, брат, изюминка в другом…
Обнимемся! Мы так с тобой похожи –
и мыслями, и сердцем, и судьбой,
и всем, что есть у русского Емели…
И даже тем, что в жизни мы с тобой
ну ни черта, братишка, не сумели.
H i s t o r i a
Историки устроились неплохо.
О чём грустить, о чём переживать –
ведь обожает каждая эпоха
былое на себя перешивать.
Борьба на этом поприще тернистом
нешуточная – много здесь хлопот.
Зато сверхпробивным специалистам
немалый гарантирован доход.
…А Клио черепки перебирает,
в иссякнувших источниках скребя.
И самое себя перевирает,
перетирая самое себя.
Ей всё равно, прелестнице унылой,
Дюма или Плутарха перечесть…
История – отнюдь не то, что было.
История – скорее то, что есть.
* * *
Давайте-ка попробуем без водки,
варшавская настойчивая мисс.
Пусть ваши драгоценные колготки
змеиной чешуёй сползают вниз.
Начнём обыкновенно и неброско,
а там посмотрим, как оно пойдёт.
Быть может, русский дурень (матка бозка!)
сумеет растопить варшавский лёд.
Кто знает, чем прославлюсь в эту ночь я,
нетрезвую богиню изласкав?!
Быть может, разобьётся в пыль и клочья
об польский гонор русская тоска:
ведь этой желчи бешеный излишек,
и эта ярость – мне всего милей!
Наверно, только лишь Марина Мнишек
так презирала русских кобелей.
Ну что ж, тем веселее пробежаться
по вашим эрогенным областям –
и в тогу высших чувств не обряжаться
коротким тазобедренным страстям…
* * *
Зачем грустить о блеске эполет?
Не лучше ли задуматься о главном?
У Петербурга будущего нет –
а у России нету и подавно.
Империя почти что умерла.
Империя ползёт к средневековью.
Не новый Пётр, а новый Тамерлан
умоется остывшей русской кровью.
Чего уж тут оружьем грохотать?!
История развеет наважденья.
Потомки будут долго хохотать,
исследуя эпоху Вырожденья…
* * *
Каменный сон на болоте. Пальмира.
Невская рябь золотой красноты.
Вся ирреальность реального мира –
сверхутончённость больной красоты.
Бред наяву. Ассамблея гниенья.
Яростный гений и злой демиург.
Призраки, мифы, кошмары, виденья…
Наша Венеция – Санкт-Петербург.
М о л и т в а
Любовь. И Свет. И Хлеб.
Начало и Конец.
Зиждитель Всех Судеб,
Владыка и Творец:
везде Твои черты,
имён Твоих – не счесть!
Не знаю Что есть Ты –
но знаю, что Ты есть…
* * *
День угасал. Прозрачной чернью
Господь фиксировал сие.
Печальным светом Невечерним
переполнялось бытие.
Природа грезила о Боге,
и мелкий дождик лил рысцой –
и атеист, зверёк двуногий,
бежал по гравию трусцой…
* * *
Не отыскать обители нам тихой.
Не спрятаться нигде и никогда.
За нынешней обыденной шумихой
иные надвигаются года.
Грядёт последний час всего земного:
опутав мир десятками цепей,
наука сокрушит и Крест, и Слово.
И запылают тысячи церквей.
И снова станет истина углями,
и будет Зверь нам царь и судия.
И снова в очи Господу заглянет
свирепая реальность бытия.
Мы наш, мы самый новый мир построим,
безумьем реформаторским горя –
и ринемся вперёд железным строем!
Заплещутся кровавые моря,
заблещет термоядерный орнамент –
и ахнет Бог от нашей простоты,
когда взовьются соколы орлами
над жерлом рукотворной пустоты…
* * *
Очнуться ночью, в сумраке гнетущем,
уставиться на мутный лунный круг –
и вдруг понять, что прошлое с грядущим
равно непредсказуемы… И вдруг
понять, что ничего уже не надо,
что ты уже не мальчик, а старик –
что впереди ни рая нет, ни ада…
И прикоснуться к вечности на миг.
* * *
Пошевельнутся ль наши туши,
когда вонзится в наши души
один бесхитростный секрет:
природа к смерти равнодушна,
она мгновению послушна –
а вот для Бога мёртвых нет…
* * *
Февраль. Искрят колючие венки
высоких звёзд… Иллюзий не осталось.
Глотаю слёзы. Жгу черновики.
И постигаю собственную малость.
Как сладостно в полночный снегопад
расписываться в творческом бессилье!
И плакать, и смеяться невпопад…
Напрасно рифмы стаями бесили
рассудок мой: внавал, впритык, внахлёст
сплетались, жгли – и мимо, снова мимо…
Поэзия! Огонь высоких звёзд!
Как ты жестока! Как непостижима!
Есть высший смысл. Не в строчках на листе,
не в гладко зарифмованных мычаньях,
а где-то там – в щербатой немоте,
в бездонном красноречии молчанья.
Там нет дорог – одни лишь тупики.
И молнии мгновенных озарений.
А здесь… Февраль. Горят черновики
ненужных никому стихотворений…
* * *
Всё правильно. Лишения. Нужда.
Скитанья. Грозы.
Рентабельность поэзии чужда.
Она для прозы.
А здесь – гроши, здесь быт невыносим,
дым коромыслом…
Но – только так! И Боже упаси
жить здравым смыслом…
