На первую страницуВниз


Наш Конкурс

Анна Парчинская родилась в Харькове. Окончила Судостроительный ф-т Калининградского Технического института. Работала инженером-конструктором, позже библиотекарем. С 1990 г. живет в Израиле.
Публиковались в журналах «Библиотекарь», «22», «Крещатик» и детском журнале «Кукумбер», а также в альманахах «Долина» и «Галилея».

 

АННА ПАРЧИНСКАЯ

ЛЕТНЕЙ НОЧЬЮ НА БЕЛОЙ ЛОШАДКЕ


* * *

Отыскать бы флакончик такой:
Я его осторожно открою –
И запахнет мастикой и хвоей,
Старым лаком, урюком, халвой

И всем тем, что хранил наш буфет
В глубине закоулков дремучих,
Что внезапно из памяти случай,
Как из ящичка, вынет на свет.

И стеклянный послышится звон
Задрожавшей на полках посуды,
Просочившийся бог весть откуда
Сквозь прорехи ушедших времён.

Скрипнет пол, голоса зазвучат,
Но обрывочно, смутно, невнятно –
Будто патины тёмные пятна
На словах и на смысле лежат.


* * *

В том ли, в этом родился краю,
В ту ли, смутную, в эту эпоху
И к тому или к этому богу
Обращаешь молитву свою,

В рудниках ли, в курортном раю,
В тех ли, северных, в этом ли, южном,
Влажный ветер, горячий ли, вьюжный,
Жизнь подённо листает твою,

Тот ли, этот ли облик дано
Обживать, по себе пригоняя, –
Выбирала удача слепая,
И ворчать на калеку смешно.

И какой там пейзаж за окном –
Дело случая, дело удачи,
И над чем засмеёшься… Но плачешь,
Только плачешь всегда об одном.


* * *

Может быть, режиссёр сплоховал,
Но пошли повторенья, накал
Ослабел, страсти отбушевали.
Мы надеялись на сериал,
А сценарий себя исчерпал.
Неужели нам всё показали?
Неужели вот это – финал?


* * *

Какая трезвая пора –
Сухие листья облетели,
Но далеки ещё метели,
И небо ясное с утра.

Земля просторна и пуста.
Отчётлив мир без полутени –
Крон узловатое плетенье,
И жёсткие штрихи куста.


UNSTILL LIFE

Кто, когда, какого чёрта
Обозвал натурой мёртвой
Фруктов звонкий разнобой?
Кто назвать посмел облыжно
Жизнью тихой, неподвижной
Цветовой контраст взрывной?

Это ль жизнь второго сорта?
Это ль «тихость» натюрморта? –
В центре – как Портос хмельной,
Не остывший после драки,
Великан-арбуз – рубака
С рассечённой головой.

Полыхают апельсины,
А на сливах – словно иней
Стынет патиной седой.
Драгоценный луч в стакане
Преломился в каждой грани
Многоцветной полосой.

Всё живёт, и всё в движенье:
Пятна света, пятна тени
В складках скатерти льняной.
И дрожит в извивах линий
Воздух розовый и синий,
Мотыльковый, золотой.

И горит вода в графине.
И огонь её – живой!


* * *

Ночью ветер давит на стены,
Стёкла гнёт, затекает в щели –
Кажется, ночью ещё быстрее
Мчится Земля к неизвестной цели.

В чёрное ввинчивается зиянье,
Мчится, след оставляя спиральный,
Мимо колючего злого мерцанья
Редких огней полустанков астральных.

Игорь Ильич в кабинете рабочем,
Чертёж отложив, потирая темя,
Зачем-то подходит к окну и бормочет:
– Темень, господи, ну и темень!..

А проводник восьмого вагона
Пьёт чай из качающегося стакана,
Смотрит в пространство сквозь отражённый
В окне абажур и думает: «Странно...

Сахару было – до Лиссабона,
А хватило до Еревана».


* * *

Когда я маленькой была, считала Землю плоской,
Огромным кругом (знают все, что круглая она),
А небо – куполом. И с ним особенной полоской
Земля надёжно, навсегда по краю скреплена.

И если очень далеко я отойду от дома,
Упрусь в упругий горизонт, на небо подышу
И рукавом его потру – увижу незнакомый
Соседний мир и, как в окно, ладошкой помашу.

Вот удивятся все тогда! «Вот это да!..» – все скажут.
И с той, и с этой стороны сбегутся делать дверь.
А может, две, а может быть, туннель пророют даже –
Ходи себе туда-сюда хоть целый день теперь.

Представьте: мир, почти как наш, но улицы там уже,
И невысокие дома стоят на них тесней.
Там всё таинственней: и снег, и дождь, и даже лужи,
Заборы, липы, фонари и тени фонарей...

Но, может быть, давным-давно проделан ход наружу,
А я забыла, что жила с той стороны дверей.


* * *

Который день без перерыва дождь.
В каналах улиц – мутные потоки.
Колючий ливень окружает дом,
Как заросли бамбука. И всё гуще,
Плотнее ливня острые побеги.
Дождь вытеснил из города весь воздух,
И даже дом насквозь водой пропитан.
Мы задыхаемся и, выпучив глаза,
Беззвучно шевелим прозрачными губами,
Блестящей покрываясь чешуёй.


* * *

Летней ночью на белой лошадке,
Всё покинув, что было мне дорого,
По лоснящейся гулкой брусчатке
Я уеду из этого города.

Мимо двориков тёмных и мимо
Бузины за чужими заборами,
Мимо жизни чужой – пантомимы
За чужими неплотными шторами.

И лошадку свою до рассвета
Буду гнать, словно к цели намеченной
Всё быстрей, будто ждут меня где-то,
Будто радостно выйдут навстречу мне.
 

На первую страницу Верх

Copyright © 2004   ЭРФОЛЬГ-АСТ
 e-mailinfo@erfolg.ru