Читальный зал
На первую страницуВниз


Наш Конкурс

Александр Габриэль родился в Минске, с 1997 г. живет с семьей под Бостоном (США). Автор трех книг стихов, изданных в России, и многочисленных журнальных публикаций. Лауреат конкурса им Н. Гумилева (Санкт-Петербург – 2007, 2009) и Чемпионата Балтии по русской поэзии (Рига – 2013, 2014), обладатель премии «Золотое перо Руси» (Москва, 2008).

 

АЛЕКСАНДР  ГАБРИЭЛЬ

ИЗЛЕЧЕНИЕ НЕИЗЛЕЧИМЫХ


Каховская, 43

Ты видел то, что возводил тщеславный Тит,
владенья Габсбургов, Рейкьявик и Лахор;
внушал себе, что в небеса вот-вот взлетит
как будто лебедь, белопенный Сакре-Кёр.
Ты видел, как верблюдов поит бедуин
и как на Кубе культивируют табак,
бродил в тиши меж древнегреческих руин,
где статуй Зевса – как нерезаных собак.
А небо зрело, становилось голубей,
был день парадно и возвышенно нелеп,
и на Сан-Марко продотряды голубей
у интуристов изымали лишний хлеб.
Ты в Сан-Хуане католический форпост
шагами мерил, сувениры теребя;
и выгибался томной кошкой Карлов мост
над шумной Влтавой, выходящей из себя.
Ты видел Брюгге и скульптуры Тюильри,
поместье в Лиме, где когда-то жил Гоген...
Но – Минск,
Каховская,
дом номер сорок три –
фантомной болью бередит протоки вен.
Так получается: сменив с пяток планет,
приблизив истины к слабеющим глазам,
ты ищешь родину, которой больше нет,
и для которой ты давно потерян сам.


Сохраню

Мы с двух сторон над той же пропастью во лжи,
и нас друг к другу не приблизишь, хоть умри.
Я сохраню тебя в формате джей пи джи,
я сохраню тебя в формате эм пи три.
Мир полон счастья. Птиц взволнованный галдёж –
как дробь горошин в гладь оконного стекла...
Здесь в виде рифмы так и просится «не ждёшь»,
что будет правдой. Рифма здесь не солгала.
Судьба бестрепетно вращает жернова.
Когда ж становится совсем невмоготу,
то пустота преобразуется в слова,
а те, взлетая, вновь уходят в пустоту.
В ладони – вишни, а в стакане – «Каберне»,
заходит солнце за разнеженный лесок...
А мысль о том, что ты не помнишь обо мне,
голодной крысою вгрызается в висок.
Кому пенять, что не совпали два пути,
что рухнул дом, как будто сделанный из карт...
Я сохраню тебя в формате эйч ар ти,
что, как известно, сокращенное от «heart».


Modus operandi

Перелопатив весь рунет, загнав такси и три трамвая,
я понял: смысла в жизни нет. Есть только жизнь как таковая.
Она сплелась в цепочку дней, ни разу не прося антракта,
и нам давать оценки ей – по сути, несуразно как-то.

Мы не познаем жизни суть, уйдя однажды днем весенним,
но всё равно в кого-нибудь мы наши души переселим.
Заката розовый подбой, последние объятья стужи...
Но не грусти: без нас с тобой весь мир подлунный был бы хуже.

Житейских истин угольки нам озаряют путь недлинный,
даря венозный блеск реки на белом бархате равнины,
туман, арктические льды, Париж, и Питер, и Памплону,
и аритмичный свет звезды, летящей вниз по небосклону.

Сиди, травинку теребя, меланхоличный, словно Ганди,
не выбирая для себя тревожный modus operandi;
воздавший должное вину средь тихо шелестящих клёнов,
люби одну, всего одну, одну из сотен миллионов.

Не испещряй судьбы листы смятенным перечнем вопросов,
я не философ, да и ты, мой друг, ни разу не философ,
давай всё так и сохраним: закатный луч и свет на лицах, –
пока едва заметный дым из трубки времени струится.


Комедия

Всё закончилось. Се ля ви...
Есть твоё, есть моё. Нет нашего.
Всепогодный костюм любви
будет кто-то другой разнашивать.
Все свои – за грядой кулис.
Против Крамеров – только Крамеры.
Словно выкачан воздух из
нам назначенной барокамеры.
Одиночество. Ночь без сна
бьёт по темени, словно палица.
Память прежде была нужна.
Ну, а нынче нужней беспамятство.
Под ногами дрожит земля;
спят игрушки и спит масс-медиа...

Вот такая финита ля
человеческая комедия.


Середина

Ты нынче спокойней, чем прежде. Не грустен. Не гневен.
Нашлась понемногу тропа между счастьем и горем.
И место, куда привела тебя stairway to heaven*,
коль трезво смотреть, оказалось простым плоскогорьем.
Бреди биссектрисой, вдали от тоски и восторга,
от пряника вкупе с кнутом каждодневно завися,
в немногих несчитанных метрах над уровнем морга
и прежних немыслимых милях от облачной выси.
А кто-то – злодей, и всё тянет тюремные сроки,
и мысли его – из ночных беспросветных кошмаров.
Другой – к получению «Нобеля» меряет смокинг
и деньги дает на спасенье мальдивских кальмаров.
А ты полюсов избежал, как веревок – Гудини,
у сумрачных будней оставшись под вечной пятою,
освоив искусство не просто торчать в середине,
а искренне ту середину считать золотою.
_______________
* Лестница в небо


Излечение

Осень – странное время. В нем трудно искать виноватых.
Улетают надежды, как дикие гуси и Нильс...
Дождь проходит сквозь сумрачный воздух, как пули сквозь вату,
бьет аллею чечеточной россыпью стреляных гильз.
От скамейки к скамейке, подобно пчелиному рою,
мельтешит на ветру жёлтых листьев краплёная прядь...

Я, возможно, однажды свой собственный бизнес открою:
обучать неофитов святому искусству – терять.
И для тех, кто в воде не находит привычного брода,
заиграет в динамиках старый охрипший винил...
Я им всем объясню, как дышать, если нет кислорода;
научу, как писать, если в ручках – ни грамма чернил.
Я им всем покажу, как, цепляясь за воздух ногтями,
ни за что не сдаваться. Я дам им достойный совет:
как себя уберечь, оказавшись в заброшенной яме,
как карабкаться к свету, завидев малейший просвет.
Нарисую им схемы, где следствия есть и причины,
и слова подберу, в коих разум и сердце – родня...

Я себя посвящу излечению неизлечимых,
ибо что, как не это, однажды излечит меня.


На кромке

Там, где не терпит пустоты
природа, на сквознячной кромке
устало разместился ты
как часть чужой головоломки,
и, тривиален, как бином,
плывя меж ноябрём и маем,
ты словно бы сосуд – вином,
чужою болью наполняем.
И, эту боль бессильно тщась
держать в назначенных границах,
ты с ходом лет утратил связь
событий, воплощённых в лицах.
Сполна вступив в свои права,
над головою мгла повисла...
И сбились в тусклый ком слова
на бельевой верёвке смысла.


Когда уходят

когда от тебя... когда от тебя уходят
и счастье твое уносит порывом ветра
и солнечные гектары твоих угодий
сжимаются вмиг в квадратные миллиметры

когда никаких улыбок и обретений
ни в жизни ни на фейсбуке ни на ютюбе
под дерганый ритм танцуют в камине тени
как будто открытый нерв в нездоровом зубе

когда горизонта линия накренилась
когда косяком на запад ушли восходы
когда словно волга в каспий ты впал в немилость
у броского мира вечно живой природы

отнюдь ты не стал ни гением ни прохвостом
не сделался враз героем да иноверцем
лишь только совсем немного но меньше ростом
а также совсем немного но больше сердцем


Снег

Снег идёт и идёт. Ни запрета ему, ни этики.
Снег идёт и идёт, возведённый в квадрат и в куб.
У зимы на лице – ни малейших следов косметики,
лишь нетающий иней на тоненькой нитке губ.
С ней сражаться – как в гору, на пик колесо везти:
колесо ускользнёт. Вновь начнёшь, как Сизиф, в низах...
Снег идёт и идёт. Ни стыда у него, ни совести.
Да от белого, вечного белого – резь в глазах.
Мы мечтою о лете с тобою навек обмануты.
Лета больше не будет. И лучше о нём забудь.
А пока – в ледники вплоть до бивней врастают мамонты,
и в термометрах – там, за окном – замерзает ртуть.
В небесах – ни вечерней звезды нет, ни солнца рыжего.
Снег идёт и идёт. Нагло лезет в дверной проём...
Снег идёт и идёт. Но мы выживем. Точно выживем,
только надо быть ближе. Ближе. Совсем вдвоём.


Дыши

Если гаснет свеча, всё равно говори: «Горит!»,
ты себе не палач, чтоб фатально рубить сплеча,
даже ежели твой реал – не «Реал» (Мадрид)
и команде твоей нет ни зрителей, ни мяча.

То ли хмарь в небесах, то ли пешки нейдут в ферзи,
то ли кони устали – что взять-то со старых кляч?
Коль чего-то тебе не досталось – вообрази
и внуши самому, что свободен от недостач.

Уничтожь, заземли свой рассудочный окрик: «Стой!»,
заведи свой мотор безнадежным простым «Люблю...»
Этот тёмный зазор меж реальностью и мечтой
залатай невесомою нитью, сведи к нулю.

Спрячь в горячей ладони последний свой медный грош,
не останься навек в заповедной своей глуши.
Даже если незримою пропастью пахнет рожь –
чище воздуха нет. Напоследок – дыши.
Дыши.


* * *

Когда тишина, застыв меж оконных створок,
глядит на тебя, как вышколенный гарсон;
когда за окном – рассветный туманный морок,
смешавший в небесном миксере явь и сон,

уставшая ночь забыла свое либретто,
дрейфует в нейтральных водах ее корвет...
Но видится свет, где не было прежде света –
точнее, не свет, а только намёк на свет.

Не явь и не сон. Тугая, как кокон, мука
сковала миры в районе пяти утра...
И чувствуешь каждым нервом рожденье звука,
которому этот кокон прорвать пора.

И вот они, звуки – ветром в дверные щели,
в углы, где печален воздух и сумрак густ...
И тихо слова прощанья, слова прощенья
слетают, как листья с клёнов, с любимых уст.


* * *

Разместившийся меж потолком и карнизом
и в объятьях бессонниц считая до ста,
ты не знаешь, каков ты: высок или низок,
о себе до сих пор не поняв ни черта.
Ты горазд на добро и способен к укусам,
в каждодневье своем – то холоп, то король.
Лишь бы только побоища минуса с плюсом
не давали в итоге законченный ноль.
Беспощадных сомнений растерянный пленник,
ты однажды познаешь себя. А пока
всё ползёшь и ползёшь, обдирая колени
о летящие плотной грядой облака.


* * *

Будет солнечный луч разрезать, словно лазер, гамак,
будет время ползти колымагою из колымаг,
будет плющ на стене прихотлив, как движение кобры.
И не станет границ меж понятьями «то» и «не то»,
на мигающий желтый по трассе промчится авто,
кот почешет о дерево старые тощие рёбра.

Невозможно поверить, что это и есть пустота,
ведь нейроны твои регистрируют звук и цвета,
и вдыхаемый воздух наполнен весной и прохладой.
Но тебя подменили. Ты тусклая копия. Клон.
Жизнь в тебе существует, но вяло ползёт под уклон,
и оброком становится то, что казалось наградой.

Вариантов не счесть: можно в синее небо смотреть,
можно в микроволновке нехитрый обед разогреть,
полежать, наконец, на продавленном старом диване,
безнаказанно вжиться в любую привычную роль...
Но в тебе изнутри гангренозно пульсирует боль,
как в подопытной жабе под током Луиджи Гальвани.

И отчаянно хочется думать о чём-то другом.
Сделай музыку громче. Пускай наполняет весь дом
голос мистера Икс или, может быть, мистера Отса...
Только свет не проходит сквозь шторы опущенных век.
Ничего не случилось. Всего лишь – ушёл человек,
не оставив и малой надежды на то, что вернётся.


На первую страницу Верх

Copyright © 2014   ЭРФОЛЬГ-АСТ
 e-mailinfo@erfolg.ru