На первую страницуВниз


Наш Конкурс

Светлана Устелимова родилась в Целинограде. С 2002 года живет в городе Энгельсе Саратовской области. По образованию филолог. Редактор малотиражной медицинской газеты. Печаталась в Казахстане (в газете «Акмолинская правда», журнале «Нива» и некоторых других изданиях).

 

СВЕТЛАНА   УСТЕЛИМОВА

Шахтер из Темиртау



     Коренные российские русские все-таки во многом не такие, как русские зарубежные, даже если зарубежье — ближнее. Владимир Александрович Шевцов был родом из Казахстана, поэтому все русское он сравнивал с казахским, и очень часто сравнение было не в пользу русского. Сразу, как только переехал Шевцов на свою кровную родину, бросилось ему в глаза повальное неуваженье людей друг к другу: подчиненных к начальству, младших к старшим… Такого там, на Востоке, конечно, не увидишь. Уважение там подчеркнутое, не всегда искреннее, вероятно, но всегда выраженное. С трудом привыкал Владимир Александрович к российским нравам. Отвечать хамством на каждую грубость не хотелось, но и молча терпеть он не умел — каждый день лаялся первое время со всеми: кондукторшами в трамвае, кассиршами в супермаркете, регистраторшами в поликлинике… Теперь вроде попривык немного.
     Еще ему у казахов нравилось, что они всех своих предков помнят, и роднятся между собой. Это мы, Иваны не помнящие родства, живем каждый наособицу, а они друг другу помогают и в беде, и в радости. Казахи, например, считают, что своих предков нужно знать до седьмого колена. В каждой семье — живая история до глубины веков. Сам Шевцов знал только отца да деда, а о предыдущих предках слыхивал вскользь — были-де такие, хорошо жили, не в последних ходили, а жили далеко — на реке Волхов. Оттуда его деда и выслали в двадцатые годы со всей огромной семьей как кулака в бесплодные казахские степи. Бросили — и выживайте, как знаете. Чудом выжили. Работали, как проклятые.
     Отцу его, Александру, в то время было семь месяцев. Повзрослев, он уехал на угольную шахту, которую поблизости открыли. Платили там хорошо, квартиры давали, продуктами тоже снабжали неплохо. В Отечественную прослужил недолго. Его сильно контузило в первый год войны, он оглох на одно ухо. Вернулся на свою шахту, а вскоре и женился. Анастасия Парфеновна была местной, несосланной, из казаков. В 49-м у них родился сын, Владимир, третий по счету.
     Володя Шевцов пошел по пути отца — тоже стал шахтером. Работа тяжелая, грязная, выматывающая все силы, отнимающая здоровье. Знал он это не понаслышке, но где еще можно было так семью обеспечить? А семью Владимир завел рано, сразу после армии. У него родились одна за другой две дочки, обе вылитая баба Настя. А когда они немного подросли, уже ходили в школу, по недосмотру забеременела жена Катерина, родился еще и Сергей.
     Детей стало много, а жизнь в это время повернулась вверх ногами. Началось с того, что из магазинов пропали все продукты. Дача выручала, Катерина на ней вкалывала. Потом эта перестройка, бог бы ее любил. Потом шахта, здрасьте-пожалуйста, стала частной. И началось. Зарплату не платили по году. Семья стала самым настоящим образом голодать. Уйти и найти другую работу Владимир не мог — не было в их шахтерском поселке другой работы для здорового мужика с большой семьей. Катерина устроилась прачкой в детский сад. На ее копейки и выживали. Доходило до того, что ему в забой с собой нечего было взять на обед — хлеб один, и тот дома испеченный.
     Боролись мужики, да толку мало было. И забастовки пробовали устраивать, и митинговали. Их послушают-послушают, наобещают с три короба, да так все и остается, как было. Иногда кинут какие крохи, а основные долги так и накапливались. Шевцов всегда среди организаторов, ему больше всех по шапке достается. Так в куче своих проблем и не заметили, что Казахстан стал самостоятельным государством, а Россия стала сама по себе. Точнее, не придали большого значения. Думали, что это только на бумаге.
     Последний шаг, на который решились отчаявшиеся шахтеры, — голодовка. Двенадцать человек разместились в здании управления на первом этаже. Кто принес раскладушку, кто просто матрац. Среди них был и Шевцов. Люди пили только воду и отказывались от пищи. На третий день Владимиру Александровичу стало плохо, сказалось давнее недоедание. Его увезли в больницу. Заплаканная Катерина уговорила его бросить голодовку. «На кого же я останусь, одна, с маленькими детьми, ты подумал? Ты бы еще сжег сам себя в виде протеста. Кому вы нужны? Да хоть все подохнете». — «Я себя предателем чувствую. Ребята там остались. И сейчас, наверное, голодают». — «Разошлись уже все, им сказали, что скоро долги отдадут, потому что шахту закрывают. Убыточная, мол». Час от часу не легче. Куда ж теперь?
     Однако шахту не закрыли. Просто у нее сменился владелец. Пока происходила «смена власти», работяги находились в неоплачиваемом отпуске. Владимиру было больно смотреть на своих дочек. Девочки подросли. Старшей, Галинке, двенадцать уже. Ей бы наряды да танцы, да погулять. Страшно было, что испортится девчонка, младшей — десять, поскребышу — третий год. От нищеты и беспросветности молодежь стала пить, да еще тут наркомания эта появилась, век бы о ней не знать. Девчонки распустились. Родители для них уже не авторитет. Какой же может быть авторитет, если отец на хлеб заработать не может? Но это так, вообще. Шевцовские дети пока ничего, грех жаловаться, а может, просто малы пока.
     У Гали был приятель, Лешка. Они с ним с первого класса сдружились. И в гости друг к другу ходили, на дни рождения там, на каникулы… Хорошая семья, тоже шахтерская. Однажды, сидя у них дома и болтая о том о сем, Алеша сказал, что его одноклассник стащил из школы учебную гранату. Она без запала, но с виду ничем от настоящей не отличишь.
     — Ты об этом больше никому не рассказывай, — сказал Шевцов. — Его за это посадят.
     Лешка покраснел даже:
     — Я ничего. Я молчу.
     — Давай-ка выйдем, — предложил ему Владимир Александрович.
     Он вывел мальчишку на лестничную площадку и шепотом ему сказал:
     — Самое лучшее и для тебя, и для него — отдать гранату мне. Я заплачу.
     Алексей вытаращился от удивления, но обещал поговорить с приятелем.
     Сделка состоялась.
     Владимир Шевцов с первой минуты знал, для чего ему нужна граната, пускай учебная. На другое утро, абсолютно на трезвую голову, он взял гранату и отправился в свою контору. Внизу дорогу ему преградил охранник.
     — Мне к Хамзину надо.
     — Вот телефон внутренней связи, — указал охранник на висевший около него аппарат. — Номера на стенке. Звоните.
     — Я-то им не нужен. Это они мне нужны, — сказал Шевцов. — Парень, пропусти по-хорошему.
     — Права не имею. Меня с работы выгонят.
     Шевцов хотел вытащить гранату из кармана и пригрозить охраннику, но передумал, а продолжал просить:
     — Да ты меня, наверное, помнишь. Мы здесь же, в фойе, голодали.
     Парень присмотрелся к нему: — Это не тебя ли в больницу увезли?
     — Меня, меня!
     — Шевченко, кажется, фамилия.
     — Шевцов, — поправил его Владимир Александрович.
     — Ну иди, черт с тобой.
     Охранник посторонился и дал ему пройти. Шевцов бегом поднялся на третий этаж.
     — Хамзин у себя? — спросил он в приемной.
     — Вы откуда и по какому вопросу? — подняв густо накрашенные ресницы, строго спросила секретарша.
     — Сиди, девочка.
     Шевцов сделал шаг по направлению к директорской двери.
     — К нему нельзя! Он занят! — секретарша вскочила.
     — Сидеть! — рявкнул на нее Шевцов, и она подчинилась, пропустила его вперед.
     Он распахнул дверь и ворвался в кабинет.
     Хамзин сидел за столом и беседовал с главным инженером.
     Инженер узнал Шевцова, кивнул.
     — Подождите, товарищ, — сказал Хамзин. — Я занят.
     — Я жду уже больше года. Вы знаете, сколько вы мне должны?
     — Лично я вам ничего не должен, — хохотнул Хамзин.
     — Вам смешно? Сейчас вам не будет смешно! — Шевцов вытащил гранату. — Сейчас я взорву здесь все, к чертовой матери, если мне немедленно не отдадут мои заработанные деньги! Мои кровные, за последние четырнадцать месяцев! А ну, живо!
     Хамзин побледнел. Главный инженер так и вовсе лишился дара речи.
     — Давайте мои деньги! Считаю до трех!
     — Сейчас я вызову главного бухгалтера, нужно узнать, сколько мы должны вам конкретно.
     — Переплатить боитесь? — Шевцова уже начало трясти.
     В кабинет заглянула секретарша.
     — Соедините меня, пожалуйста, с Тамарой Петровной, — приказал ей Хамзин, и она вышла.
     По телефону директор выяснил, сколько денег шахта должна Шевцову.
     — Столько денег на сегодня нет в кассе, — сказал он Владимиру Александровичу.
     — Из своего сейфа добавь, если не хватает. У инженера, вон, займи. Отдавай мне все, до копеечки. Или я взрываю! — Шевцов не замечал, что кричит.
     Кассирша принесла деньги. У нее была вся нужная сумма.
     — Пересчитывать будете? — спросила она.
     — Я тебе верю, — Шевцов взял деньги и засунул в карманы, затем повернулся к директору: — Надеюсь, что мы никогда с тобой больше не увидимся.
     Он пошел к выходу.
     — Ты за это ответишь, — услышал он тихий голос Хамзина.
     — Ах ты, гнида, — обернулся Шевцов, но он уже знал, что деньги у него, и им овладело откуда-то взявшееся спокойствие. Люди, которые стояли перед ним, вдруг стали ему абсолютно безразличны.
     Беспрепятственно он вышел на улицу и отправился домой.
     — Ну что, пообещали отдать? — спросил его участливо охранник.
     — Отдали уже, — ответил Шевцов.
     Охранник улыбнулся, приняв его ответ за шутку.
     — Спасибо тебе, — сказал ему, уходя, Владимир.
     Доброе дело дорого стоило охраннику. Его не только уволили с работы, но и долго таскали по милициям, выясняя, не в сговоре ли они были.
     Шевцов пришел домой, положил деньги в шкаф. Дома была Марина.
     — Дочка, со мной расплатились на работе.
     — Правда, папа? — девчонка обрадовалась. — Много дали?
     — Отдали все.
     — Ура! Ура!
     — На вот тебе немножко на булавки, а вот это возьми в магазин сходи, — Шевцов протянул дочке немного денег. — Купи колбаски там, конфет.
     Маринка, подлиза маленькая, поцеловала отца, быстренько оделась и убежала.
     За ним пришли, когда она еще не вернулась из магазина. Буквально через полчаса. И на допросах, и на суде Владимир Шевцов был спокоен. Плакала Катерина, плакали девчонки, а он сидел как столб. Он добился своего, слишком дорогой ценой, но добился.
     — Ничего, Катюша. Выдюжим. И не такое видали.
     Он не разрешил Катерине нанять хорошего адвоката.
     — Пусть деньги вам останутся. Сколько дадут, столько и отсижу.
     Ему дали три года. Отсидел он на год меньше — за хорошее поведение.
     Пока он сидел, спокойный и не отягощенный никакими заботами, пока ему не нужно было заботиться о хлебе насущном, он много думал о жизни. В стране менялось все, здесь, на зоне, обо всем узнавали в основном от новоприбывших. Говорили, что все переводят на казахский язык, что очень много стали говорить о казахской истории и культуре. Что русские уезжают в Россию. Конечно, помоложе его. Молодым, понятно, на новом месте легче обживаться. Тем не менее, Шевцов твердо решил уехать на землю своих предков.
     Нет, ничего против казахов он не имел. У него было много друзей-казахов, и даже язык для него был не проблемой, потому что еще в детстве он научился болтать по-казахски. Это только русских ни один народ с благодарностью не вспомнит, все ненавидят только. Здесь, в Казахстане было особенно очевидно, как обращались в советские годы с «нерусскими». Кого сюда только не ссылали! Тут и латыши, и немцы, и чеченцы. Всех от родной земли оторвали, и сюда — на верную смерть — целыми семьями. Как объяснить теперь людям, что сами русские пострадали больше всех, что это власть проклятая виновата? Для них теперь как, например, как раньше, если немец — то фашист, если русский — то коммунист. А вот казахов вспоминают с благодарностью. И дед вспоминал, которого пригнали сюда в 30-м, и другие вспоминали. Добрые казахи были — простые люди, чем могли помогали.
     Просто понял Шевцов, что нужно жить среди своих. Что это очень важно для человека — быть частью чего-то большого, чего-то целого. Что не должен человек быть отщепенцем. Если остаться здесь — значит, нужно стать казахом. По образу мыслей, по складу ума. А он русский. И дети у него русские.
     Встречаясь с женой в последний раз, он дал ей наказ, чтобы она потихоньку продавала вещи и готовилась к отъезду. Он освободится, и они уедут. Катерина списалась с сестрой Шевцова, которая жила в Рязани. Та согласилась принять их на первое время.
     Весной 2000-го года Шевцов вернулся домой и вскоре с семьей уехал в Рязань. Историческая родина встретила их неласково. Никому они здесь не были нужны. Оказалось, что очень и очень трудно получить гражданство. А без гражданства — ни прописки, ни работы, ни медицинского обслуживания. Чтобы получить гражданство — нужно иметь жилье. А как его купишь, когда цены на него несусветные? Снова подступало отчаянье, но бежать было некуда.
     Шевцов никогда не пасовал перед трудностями. Он поехал в Москву и добился встречи с одним из депутатов Госдумы. Депутат проникся его проблемами. Помощники депутата навели справки. Оказалось, что все, что требовали в паспортном столе от Шевцова, — законно, а закон для всех один, и никаких лазеек быть не может. Правда, ему предложили выход из положения. Назвали несколько деревень, где много пустующего жилья. Там можно поселиться, пока семья не получит гражданство.
     Обременять сестру Владимиру Александровичу было стыдно. Ей и без них, пятерых, нелегко живется. Так он оказался в Саратовской области. Крестьянин по крови, он уже не знал крестьянского труда. Катерина молодец, она ко всякому труду способная. Прожили несколько лет, пообтерлись. Очень трудно было, и не только материально. Трудно было с соседями найти общий язык. Ни Шевцов, ни его жена не злоупотребляли, а в деревне — повальное пьянство. И работы нет. И все только и думают, где бы что бы стырить. И завидуют. «Стенке» его позавидовали — вот уж богатство-то!
     Здесь, в деревне, Шевцов среди своих шутил: «Зря государство от нас, переселенцев, отказывается. Зря нам не помогает. Это ведь мы — последняя надежда России. Высылали ведь в свое время лучших, и уезжали-убегали сами — тоже лучшие, а оставалась голытьба. Вот и потомство ее теперь имеем, ни на что не годное».
     Жизнь понемногу наладилась. Шевцовы наконец стали равноправными гражданами России, переехали в Саратов. Дочки учатся в вузах, сын в школе. Самому Владимиру Александровичу и его жене уже недолго до пенсии. И сейчас Шевцов с удовлетворением вспоминает всю свою жизнь: все его поступки, все его решения были правильными.
     И еще, прожив в России не один год, он сделал для себя открытие. Маленькое открытие личного масштаба. Во всех бывших советских республиках сегодня пытаются свою собственную значимость преувеличить, а она, эта значимость, может быть, действительно в советские годы была сильно занижена. И проживая где-нибудь на Украине, или в Прибалтике, или в Средней Азии иногда начинает казаться, что Россия — она такая же, как все эти страны, что она ничем не лучше. И только здесь Шевцов понял, что Россия — в другой весовой категории, что Россия — великая страна. А вы, бывшие сестры, хотите преуменьшить ее значение, — преуменьшайте. Шевцов с усмешкой вспомнил, как однажды его дородная Катерина купила себе утягивающие панталоны. Живот в них, вроде, подтянулся, зато сверху, над резинкой все ее телеса еще больше выперли некрасивой толстой складкой. Даже спорил с женой Шевцов, что без корсета ей лучше. Катерина все-таки носила эти рейтузы, пока сама не поумнела.
 

На первую страницу Верх

Copyright © 2007   ЭРФОЛЬГ-АСТ
 e-mailinfo@erfolg.ru