Поэт Герман Гецевич родился в Москве, в 1961 году. С 1981 года работает на «скорой помощи».
Автор нескольких поэтических книг, а также книг для детей. В середине
80-х гг. поэтические вечера Германа Гецевича в Москве, Ленинграде, Воронеже,
Одессе проходили при полных залах. Стихи публиковались
позже – в журналах: «Юность», «Новый мир», «Дружба народов», «Смена», «Новая юность», «НЛО», «Еврейская улица»..., в альманахах: «Стрелец», «Ной», «Диалог», «Путь к Арарату»
и др.
ГЕРМАН ГЕЦЕВИЧ
В ДВУХ СЛОВАХ
В двух словах
Бывает так:
Ни слёз, ни мук,
Душа на всё
Молчит в ответ,
И вдруг из тьмы
Какой-то звук,
Какой-то знак,
Какой-то свет…
И появляется
Строка,
И вновь уводит
За собой,
Не в черновик,
А в облака
Какой-то миг,
Что был судьбой.
Какой-то миг,
Какой-то час,
Какой-то год,
Какой-то век…,
Но я ещё
Всего лишь часть,
Хотя уже –
Не человек.
И по лицу
Стекает спесь,
И чувство ходит
По пятам,
Мне всё равно:
Где – там,
Что здесь,
Ведь я давно
Не здесь,
А там.
И то, что я
Сказал вчера,
Сегодня кажется
Чужим…
Какая странная
Игра:
Огонь погас,
Растаял дым.
Чем дальше в лес,
Тем больше дров,
Чем меньше слов,
Тем глубже след,
Но мне из всех
Возможных слов
Лишь два доступны:
Да и нет.
Из ста узнаю
Их везде,
Поскольку
Накропал те сто:
Не важно чем,
Не помню где,
И уж совсем
Не ясно
Кто.
Регтайм
В. А.
В каком стремительном регтайме,
Осатанев от куража,
Хватает клавиши руками
Звуколюбивая душа.
И, с чувством радости и муки,
Над неподвижной мостовой,
Она летит, раскинув руки,
И падает вниз головой.
Так бьют саксонскую посуду,
Так, упраздняя ремесло,
Судьбе сопутствует повсюду
Рояля чёрное крыло.
Гоголь
Уткнувшись лицом в облупившийся цоколь, Изведав сполна: осужденья, нападки..., В районе Арбата – андреевский Гоголь – Сидит на отшибе собачьей площадки.
С бульвара намеренно перенесённый, Он загнан, задумчив…, но, не успокоясь, Следит с любопытством за каждой персоной: Всё ждёт ревизора по имени – Совесть.
А рядом – живые и мёртвые души Слились воедино, и мчатся куда-то… Из Рима Россию он видел не хуже, Чем склоны Полтавы с подмостков Арбата.
Тусуется около пьяная оголь, В их сленге не встретишь наречья родного… – Как нравится
вам эта публика, Гоголь, И эта площадка двора проходного?
Не тесно ли сердцу в том замкнутом мире, Не слишком ли щедрая выпала почесть, От тех, кто лечили, и тех, кто кормили Свободную мысль пустотой одиночеств. –
Но, в жутком смешении фарса и драмы, Бегущей строкою, на фоне заката, В неоновом небе арбатской рекламы Из «Выбранных мест» проступает цитата.
Слепой
1
Идёт слепой… Он тростью вспоминает: Где лестница, где мост, а где земля… С таким же риском по траве ступает, Сапёр, что разминирует поля.
Огромный город – мусорная свалка, Вдоль, поперёк исхоженная ширь: Стена, бордюр…, постукивает палка – Всевидящий, надёжный поводырь.
И хоть асфальта мёртвая природа На восприятье давит тяжело, Не спутает слепой: ни время года, Ни час, ни календарное число…
И, чтоб его ущербным не считали, Чтобы в чужих глазах он выше стал, О книге он не скажет: «Мне читали…» –
А с важностью заявит: «Я читал!»
Он различит и деньги, и окурки… Под чёрною повязкой темноты, Но зрячий мир всю жизнь играет в жмурки И от слепого прячется в кусты.
2
Слепой покупает цветы,
Он занят решеньем задачи,
Он знает не хуже, чем зрячий,
Наклонности их и черты.
Бездушье изведав с лихвой,
При галстуке, в полном порядке,
В метро, у цветочной палатки,
Цветы покупает слепой.
Немало цветов здесь живых,
Они ему нравятся очень,
Он пробует стебли на ощупь,
Руками он смотрит на них.
Слепой выбирает цветы
Внимательно и скрупулёзно,
Он ищет три белые розы
Предельно большой высоты.
Стоит он не как истукан,
На грани меж тьмою и светом,
И просит, дрожа над букетом,
Цветы завернуть в целлофан.
Детали земной красоты,
Слепой различить в состоянье,
Он чувствует на расстоянье,
Как свежестью дышат цветы.
В глазах, вместо зрения, – ночь,
Но сердцем он щедр и свободен,
Себе он представить способен,
Всё то, что увидеть невмочь.
Ведь с прошлым не прервана нить
У пальцев, что гладят витрину,
И, глядя на эту картину,
Вдвойне начинаешь ценить
Всё то, что зовётся судьбой,
Когда средь нарциссов и лилий,
Чтоб сделать кого-то счастливей –
Цветы покупает слепой.
Памяти Марлена Шпиндлера
Жил на Арбате супрематист,
Авангардист, алкоголик,
Хоть не Малевич, и не Матисс:
Крест,
Квадрат,
Треугольник.
Он до глубин докопаться мог,
Даже садясь на мель,
Хоть не Пикассо и не Ван Гог,
И не Лисицкий Эль…
Был неудачлив, незнаменит,
Как нерадивый школьник,
Изображал беспредметный быт:
Крест,
Квадрат,
Треугольник.
Работник МОСХа пришёл как-то раз,
Взглянул и сказал: «Мазня!»
Он врезал ему совком между глаз,
Обидой себя казня.
Когда прилепил салфетку медбрат,
На рану надбровной дуги,
Смешались
Крест,
Треугольник,
Квадрат…,
И превратились в круги.
Художник же стал обитателем тех
Не столь отдалённых мест,
Где небо в клетку – одно на всех:
Квадрат,
Треугольник,
Крест.
Воспоминание о Петербурге
1
Подавая свои непонятные знаки нам, Нарядившись в лохмотья осенней листвы, Обезумевший ветер ножами размахивал, Наклоняясь над вздувшейся веной Невы.
И вода, в этот миг на себя не похожая, Представляя опасность для города, – вдруг Превышала отметки, и складчатой кожею Угрожала однажды накрыть Петербург.
Мы казались друг другу всевластными судьями, Миновав околотки, подземки, «кресты»... И я думал: «Чья воля глумиться над судьбами? – Разлучает влюблённых... Разводит мосты...»
И пока мы бродили то Невским, то Охтою, Без зонта..., под дождём…, возвращаясь, домой – Осень нас подкупала неистовой охрою В виде листьев, прилипших к ночной мостовой.
И, южан ошарашив проделками Севера, Бился ветер в припадке башкой о причал, Но на фоне тумана – сырого и серого – Я любовь от печали легко отличал.
2
В том городе с остервенением
Судьба поднимает пласты,
Штурмует, грозит наводнением,
Разводит людей и мосты.
Здесь можно проехаться катером
Каналами водных дорог,
Нет жизни земным обитателям
От паводков и поволок.
От сырости и одиночества
Не скрыться нигде, никому…,
Бывать в этом городе хочется,
Но страшно в нём быть одному.
С дождём здесь никто не решается
Соперничать в мокрых делах,
Но цепь фонарей отражается
В туманных его зеркалах.
Не часто погода здесь радует,
Ведь климат балтийский не прост,
Лишь чайка ныряет под радугу,
Как Чкалов под Троицкий мост.
Каменный остров
Вместо плакатов, реклам и эмблем,
Тестов и тостов…,
Сердцу дарован второй Вифлеем –
Каменный остров.
В северной части пространства, в раю
Скверов, погостов…
Я загостился в ненастном краю –
Каменный остров.
Каждый твой выступ, как нож под ребро,
Каждый твой остов
Не веселей, чем улыбка Пьеро, –
Каменный остров.
Ты не из тех фарисейских потех,
Что из наростов
Давят последнее... Ты не из тех –
Каменный остров.
Чтоб перекинуть от сердца к любой
Местности – мост строф,
Я каменею при встрече с тобой –
Каменный остров.
Небесные фрегаты
Фрегаты облаков
Не знают берегов,
Спасательных кругов
И смелых капитанов…,
Воды невпроворот,
Как будто Петергоф
С небес на землю бьёт
Из всех своих фонтанов.
А корабли плывут,
Хоть их не ждёт вдали
Та пристань, где никто
Ещё не разу не был…,
Ведь в небе не найти
Предельный край земли,
Скорее на земле
Найдешь кусочек неба.
Ни штормы, ни дожди
Не остановят флот,
И если впереди
Лишь бездна распростёрта –
Один из кораблей
По ветру доплывёт:
До ангельских ворот –
До северного порта.
Не молчи
Мы с тобой не виделись
Ровно год,
Может, ты обиделась
Сгоряча,
И любовь растаяла,
Словно лёд,
И печаль оплавилась,
Как свеча.
Не роман ли снова ты
Завела,
И в моих сомнениях
Нет нужды,
И метель суровая
Замела
Все приметы прошлого,
Все следы.
Ты – не сахар, нрав у тебя
Крутой,
Да и мой характер,
Отнюдь не мёд,
Я за этот год пережил
С лихвой,
Потерял полжизни
За этот год.
Тебя речью тронною
Не пробьёшь,
И, возможно, дело тут
Не в речах:
В трубку телефонную
Дышит ложь,
Нажимает пальцами
На рычаг.
Но тревога теплится –
В даль зовёт,
А дорога стелется,
Как тесьма,
И с трудом мне верится,
Что за год
От тебя ни весточки,
Ни письма.
Абонент без книжицы
Записной –
Задохнусь я холодом
В той ночи,
Наберу по памяти
Номер твой:
«Ну, скажи хоть что-нибудь…,
Не молчи…»
Яблочный Спас
Годы мчатся, притворяются
Облаками на ходу,
Друг о друга ударяются,
Будто яблоки в саду.
Не медовым и не пряничным
Путь мой стелется вдали –
Светом белым, Спасом Яблочным,
Плодородием земли.
Дождь всё чаще вяжет спицами,
Время песен истекло,
И промокшими Жар-птицами
Листья бьются о стекло.
Ветер прячет руки дряблые,
Его пальцы так мокры,
А в траве круглеют яблоки,
Как бильярдные шары.
Не надежду на спасение,
Не награду за труды –
Дарит мне Преображение
Эти райские плоды.
Каждый миг дыханьем осени
Пробегает по крыльцу,
Всюду яблоки разбросаны –
Август близится к концу.
Никогда
У памяти нынче проблема –
Забыта ночная поэма,
Ушла, не оставив следа,
Хоть был её слог безупречен,
Из всех лаконичных наречий
Осталось одно – никогда.
Её не писал я, но помнил,
Надеясь, что утром иль в полдень
Она возвратится ко мне,
Но память – коварная штука –
Всё стёрла от знака до звука,
И полный провал в тишине.
Вот так же и ты, между прочим,
Исчезла ненастною ночью,
Не взяв даже зонт и пальто,
С тех пор изменились названья
И улиц, и мест пребыванья –
Твой адрес не знает никто.
Ушла и назад не вернулась,
И намертво в сердце замкнулось
Железной печали кольцо,
Напрасно, средь дней непогожих,
Пытаюсь я в лицах прохожих
Похожее встретить лицо.
Зачем от дождя и от ветра,
Конкретного жду я ответа
На каждый дурацкий вопрос?
Размыты сюжеты и темы:
Ни женщины и ни поэмы,
Лишь строки намокших волос.
Хоть знаю – навек между нами,
Как фарс относительно к драме,
Легла не вражда, а беда –
Платить за беспамятство нечем,
И мне, из реальных наречий,
Осталось одно – никогда.
Заклинание
Привязанность не вытравить молчанием,
В ладонях трубку ласково пригрев,
Твой номер повторяю заклинанием,
Как в песне повторяется припев.
Жизнь в тишине мучительна и горестна,
Для абонентов, склонных к болтовне…,
Без твоего язвительного голоса
Живу я не на яркой стороне.
И тенью свет становится за шторами,
И сердце ждёт, внезапно и всерьёз
Боль заглушив ритмичными повторами,
Ответа на незаданный вопрос.
Ценой любви оплачены сомнения,
Рефреном повторяется строка,
Я не боюсь любого повторения,
И повторюсь в словах наверняка.
Чтоб не погасла искренности искорка,
Чтоб не угробить молодость и прыть, –
Не повторяйся, но позволь хоть изредка,
Привязанность любовью повторить.
Памяти Николая Глазкова
Пусть ветер носит, а собака лает,
Пусть Бог не выдаст, а свинья не съест…,
Средь всяких Мирликийских Николаев,
Поэт Глазков в литературе есть.
Теперь любой высокомерный шкодник
Его стихами сотрясает зал,
Но Николай – великий неугодник –
Угодникам в угоду не писал.
Он предсказал судьбу свою с экрана,
Не ради, не во имя и не для…,
Его взяла в объятья слишком рано
Холодная и мокрая земля.
Неправильность, как проявленье силы,
Он выделял из множества манер,
Когда он применял такие стили –
Зашкаливал в ладони силомер.
Он был не чужд чудачества людского,
И сам чудил, – а кто не без греха…
Не стихотворцем помню я Глазкова,
А Чудотворцем русского стиха.
03
Под дождём, ударяющим вкось,
«Помощь скорая» ярко мигает,
Врач носилки в салон задвигает,
В синей форме, промокшей насквозь.
Фельдшерица кемарит внутри,
Бьёт водитель в кабине тревогу:
«Левый ряд, уступите дорогу,
Уступите дорогу 03!»
Не уступит никто, хоть умри,
Хоть на крыльях лети до больницы,
Это с каждым однажды случится –
Уступите дорогу 03!
И, подобно песочным часам,
Сверху «капельник» душу арканит,
Ветер пальцами в дверь барабанит,
Кулаками грозит небесам.
Ни шприцов не хватает, ни рук,
Этот миг ты надолго запомнишь...
Неужели и «скорая помощь»
Станет медленной немощью вдруг?
Люди, люди…, чёрт вас побери!
Пусть ослабла надежда на отклик,
Ну, а где человеческий облик –
Уступите дорогу 03!
Пусть пусты ваших глаз пузыри,
Да и в душах темней, чем в Египте,
Если рядом беда – помогите –
Уступите дорогу 03!
Поезд
Стонут устало суставы
Мчащегося состава,
Поезд «Москва – Хабаровск» –
Мой транзитный приют,
В сплаве теней и красок
Тонет ночная застава,
И фонари вокзала
Прямо к глазам плывут.
Люди едят и курят,
Люди играют в карты,
Люди куда-то едут
В холод и в снегопад,
И, оглашая храпом
Душный вагон плацкартный,
Спят на белье казённом,
На чемоданах спят.
Поезд гремит на стыках –
Помесь соитья с танцем,
Посвист дыханий диких
Окна бросает в пот,
Мимо платформ дощатых,
Мимо пустынных станций,
Поезд «Москва – Хабаровск»
Двигается вперёд.
И, разбросав повсюду
Стук колёс непрестанный,
Скуку в безлюдный тамбур
Гонит из сердца прочь:
Поезд мой пассажирский,
Дом мой непостоянный,
Будто цыганский табор,
С криком летящий в ночь.
Вырванные страницы
Память перелистала.
С полки рука свисает,
Ставит стакан на стол...
Стонут устало суставы
Мчащегося состава,
С хрустом сгибая поезд,
Как позвоночный столб.
Герман Гецевич. Шесть букв
Личный сайт Германа
Гецевича
–
www.getsevich.ru
|