Поэт Герман Гецевич родился в Москве, в 1961 году. С 1981 года работает на «скорой помощи». Автор нескольких поэтических книг, а также книг для детей. В середине 80-х гг. поэтические вечера Германа Гецевича в Москве, Ленинграде, Воронеже, Одессе проходили при полных залах. Стихи публиковались позже – в журналах: «Юность», «Новый мир», «Дружба народов», «Смена», «Новая юность», «НЛО», «Еврейская улица»..., в альманахах: «Стрелец», «Ной», «Диалог», «Путь к Арарату» и др.

ГЕРМАН  ГЕЦЕВИЧ

ШЕСТЬ  БУКВ

Декабрь

1.

Идёт по земле декабрь,
С ветрами накоротке,
Сжимает он, как дикарь,
Копьё в ледяной руке.

Во двор проходной свернёт,
Где рваных теней тряпьё,
И кажется, что вот-вот
Метнёт он своё копьё.

На серость горбатых крыш,
На крыс, на суровый быт,
На клочья сырых афиш
Декабрь в упор глядит

Сквозь каменный коридор,
Рекламную круговерть…
Чеканит шаг Командор,
И в каждом движенье – смерть.

Хозяйки спешат купить
Шампанское и халву,
И ёлочку нарядить,
И встретиться к Рождеству…,

Болтать про житьё-бытьё…,
Ведь людям до фонаря
Заточенное копьё
Морозного декабря.

2.

Я иду по декабрю,
Память колется,
Сердце сдавит, покурю –
Успокоится.

Декорация двора –
Преисподняя,
На прилавках мишура
Новогодняя.

Меркнут в гуще беготни,
Между смертными,
Все бенгальские огни
С фейерверками.

Бьётся жилка у виска
Судьбоносная,
В ней пульсирует тоска
Високосная.

Но шаги звучат лютей,
Чем молчание,
И не скрыть мне от людей
След отчаянья.

Словно стрелки на часах,
Жизнь расколота,
И лицо моё в слезах
Не от холода.

Под ногами у меня
Снега месиво,
Моя мама умерла
В этом месяце.

Реквием

Дверью по сердцу хлопнул минувший год,
Я понимал, что пружина его туга;
Мама ушла…, как немыслим её уход…
Выбор был сделан: она предпочла – туда.

Здесь, как всегда: мягко стелют, да жёстко спать.
Где ты теперь? И след твой давно простыл;
Как тебе там, на новой квартире, мать?
Я не сумел удержать тебя, ты прости…

Этот финал предсказуем был – плачь не плачь –
И неизбежен, к несчастью, был тот исход,
Руки свои умыл неотложный врач,
Дверью по сердцу хлопнул минувший год.

«Свет погаси!» – умоляла ты в тишине,
Я выключал электрический свет везде,
Только тот свет, что достался в наследство мне
Не погасить – никому, никогда, нигде.

Коль на вопрос здесь ты не дашь ответ,
Голосом пепла тебе расскажу я там,
Как повышала смерть свой тариф на свет,
Как ей платил исправно, по всем счетам.

Но с каждым днём свет подступал плотней,
Мог ли не видеть я в том ледяном тепле:
Как быстротечно сужалось пространство дней,
Как сокращалось время любви на земле.

Дверью по сердцу хлопнул минувший год,
Год високосный кости зажал в тиски,
И косяки дверные пустил в расход,
И все щеколды выбил, и все замки.

И вспоминался всё чаще мне мальчик Мотл:
Мне хорошо, ведь я сирота теперь…
Дверью по сердцу хлопнул минувший год,
Хлопнул с размаху, с петель срывая дверь.

И оставаясь с болью один на один,
Я за разлуку судьбу проклинал, скорбя…
Мама, ты слышишь, твой богохульник-сын,
В стынь новогоднюю молится за тебя.

День за днём

По кривой плоскости
Мчатся дни вздорные,
Сквозь огни встречные,

Обогнув с лёгкостью
Все ходы чёрные
И пути Млечные.

К дождевым лужицам
Подмешав олово –
Фонари светятся,

И Земля с ужасом,
Обхватив голову,
Как юла вертится.

Но душе кажется,
Но душе верится,
Но душе чудится,

Что судьба сложится,
Что беда стерпится,
Что мечта сбудется…

А пока стоит ли
С пустотой спор вести,
Ради той праздности:

Низвергать мудрости,
Возвышать горести,
Поносить радости?..

И следить искоса,
Как вдали движутся
В ледяной плотности

Наши дни кислые,
Не страшась гибели –
На краю пропасти.

Без тебя

Стёрла смерть с лица земли
Грим,
Твой уход был, как с небес
Гром,
Крематория коптит
Дым,
У тебя теперь другой
Дом.
Ни обид теперь, ни бед
Нет,
Вряд ли обувь на ногах
Жмёт,
Ты оставила такой
Свет,
В горечь дёгтя подмешав,
Мёд.
Память прошлого нельзя
Смять,
Пламя плоти не унять
В стынь,
Разве можешь ты не знать,
Мать,
Как страдает без тебя
Сын.
Будто горла поперёк
Лёд,
Каменеет на губах
Крик,
Неизбежный твой итог
Влёт
Сбил, как птицу, мою речь
Вмиг.
Дрожь внушает изо всех
Жил:
Дробь разлуки не страшна
Впредь,
Ведь в числителе – моя
Жизнь,
В знаменателе – её
Смерть.
Ну, а мне то, каково
Мне,
Ход событий возвращать
Вспять?
Ведь ни разу, ни в одном
Сне,
Не увидел я живой
Мать.

* * *

Не до мечтаний мне, весь год одни утраты,
Недели три назад кремировали мать;
– Ваш прах давно готов, – сказал администратор,
В любое время дня вы можете забрать.

Я выслушал его без паники и страха,
Я с мамой говорю теперь, как с прахом прах,
Обняться бы, но нет ни рук, ни ног у праха…,
Мой прах давно готов – администратор прав.

Утратил всё, что мог, но нет мне утешенья,
Меж матерью и мной навек прервалась нить,
Я получил свой прах задолго до сожженья,
Теперь осталось твой – обратно получить.

Но жизнь не взять в кредит ни матери, ни сыну,
И в горле ком стоит от пустотелых слов,
Одним ударом смерть сдавила пуповину,
Напомнив мне о том, что прах давно готов.

Нас время не щадит, пространство сжав до точки,
Мы избегаем встреч с судьбой в иных мирах,
Огонь способен сжечь любые оболочки
Лишь материнский свет не превратится в прах.

Два окна

На отшибе столицы,
Из судьбы городской,
Две любимых страницы
Кто-то вырвал рукой.

Два окна, два недуга,
Белой вьюгой в ночи
Окольцованы туго,
Будто в связке ключи.

Где былое добито,
А грядущего нет,
И вино не допито,
И не выключен свет.

Но без мыслей о гневе,
Мы у тьмы на крючке:
Ни журавлика в небе,
Ни синицы в руке.

Наши чувства на грани
Обречённой вражды,
Словно буря в стакане
Кипячёной воды.

Кораблей потонувших
Нам не сжечь всё равно,
Наши дни, наши души
Погрузились на дно.

Мы зашли, вероятно,
Далеко в том пути,
И вернуться обратно
Невозможно почти.

И ни тросы, ни строфы
Не поднимут со дна:
Две панельных Голгофы –
Два закрытых окна.

* * *

Расставанье мертво,
Мир устроен нелепо:
Погружается небо
Вглубь земли, как в метро.

И в назначенный час
Суд вершит над судьбою,
Уводя за собою
Самых лучших из нас.

В роковом колесе
Нас вращает до дрожи,
Небожители тоже
Умирают, как все.

И позёмку стеля
Смертным под ноги щедро,
Свои чёрные недра
Открывает земля.

А бессмертия нет,
Не бывает в природе…,
В той «подземке» при входе
Устранён турникет.

Пашет без выходных
Печь метрополитена,
Но для праха и тлена
Нет препятствий земных.

Чтоб попасть в мир иной,
В эту пасть, в эту пропасть…,
Предъявляют не пропуск,
Не билет проездной.

Недостаточно из-
Речь признанье Харону,
Чтоб спуститься к перрону
Эскалатором – вниз.

Колокола

Над жизнью прожитой дотла,
Над осквернённым первородством,
С утра звонят колокола
В старинном храме Богородском.

И кажется: тот звон, тот крик,
Своей музыкой монотонной,
Перекрывают в краткий миг
Трамвайный шум на Миллионной.

Храм без единого гвоздя
Не уберёгся от пожара,
Стихия красного дождя
Часть алтаря к земле прижала.

Огнём объяты купола,
На стенах фрески почернели…,
Но вновь звонят колокола,
С утра, в канун Страстной недели.

И над пожарной каланчой
Лишь дым и пепел твёрдо знают:
По ком звонят они, о чём
Их языки напоминают.

И пусть в житейской западне
Немало есть путей окольных,
Но всё-таки звонят по мне
Колокола на колокольне.

* * *

Куда ведёт меня кривая?
В какое втянут я кольцо?
В окне четвёртого трамвая
Асфальта мёртвое лицо.

А где же парк, его аллеи
И просеки в густой пыли?
Неужто и пруды Оленьи
Заасфальтировать смогли?

А где Дом отдыха, в котором
Гостил не раз я, и не два?
Руины обнесли забором.
Сруб разобрали на дрова.

С деревьев облетает перхоть,
И в горле каменеет ком,
Когда судьба спешит наехать
На грудь асфальтовым катком.

Игра без счёта

Дрожит душа от холода и страха,
Ей снится сон, и в сновиденье том:
Над россыпью кладбищенского праха,
Две девочки играют в бадминтон.

Исход игры не может быть обманчив,
Когда повсюду пепел и зола…
Одна из них – подбросила воланчик
И с лёгкостью ракетку подняла.

Другая, отойдя на шаг подальше,
С язвительной усмешкой говорит:
«Какая превосходная подача,
В тебе талант с рождения зарыт».

Играют безо всякого стесненья,
Лукавства и веселья не тая,
Две девочки, два призрака, две тени,
Две бестелесных формы бытия.

Две девочки – две тающие льдинки,
Чьим голосам неведома хандра,
Столкнулись в запредельном поединке,
И бесконечно длится их игра.

На фоне дней, размытых и никчёмных,
В тревожном сне, чьи контуры черны,
Я узнаю в одной из двух девчонок
Умершей мамы светлые черты.

* * *

Человек выходит из себя,
Человеку требуется помощь,
На душе расположилась полночь,
Лапками кошачьими скребя.

Проживая свой короткий век,
Ненависть любви не приумножит,
Человек в себя придти не может –
Из себя выходит человек.

Людям от рождения чужда
Лицемерья нежная опека,
В человеке гробит человека
Слов и дел взаимная вражда.

Человек когда-то был собой,
Не боялся порчи он и сглазу,
Из себя не выходил ни разу,
Не дрожал над собственной судьбой.

А теперь, всё лучшее губя,
На обломках нищенского быта,
Карта жизни оказалась бита –
Человек выходит из себя.

Он глядит с тоской на мокрый снег,
И внезапно видит в нём такое…,
И в себе не отыскав покоя,
Из себя выходит человек.

Даже тот привык качать права,
Кто возвёл инстинкт в разряд закона:
От амёбы и до эмбриона,
От личинки и до существа.

Тишина

Мне нужна тишина, чтоб отчётливей слышать твой голос,
Чтобы залпом испить эту чашу до самого дна,
Чтоб тоску по тебе утолить, будто жажду и голод,
Чтоб с тобой говорить, – мне сегодня нужна тишина.

Мне нужна тишина, чтоб найти всех золою пропахших,
Только их адреса навсегда изменила война,
Чтоб минутой молчанья почтить всех без вести пропавших,
Хоть на час, хоть на миг – мне сегодня нужна тишина.

За беспечность свою расплачусь я любою ценою,
И пускай неподъёмной окажется эта цена,
Если воздуха нет, я готов подышать тишиною,
Слов потратил сполна – мне сегодня нужна тишина.

Мне нужна тишина, как в сложенье конечная сумма,
Но от евроремонта несущая стонет стена:
Там сосед-нувориш всё сверлит, и от этого шума
Хоть из дома беги – мне сегодня нужна тишина.

Мне нужна тишина, чтоб вокруг ни единого звука:
Чтоб не скрипнула дверь и не вздрогнула рама окна,
Лишь в стране-тишине собеседники слышат друг друга,
И поэтому мне – так сегодня нужна тишина.

* * *

У всех есть дом: у облака, у птицы,
И у звезды, дарящей людям свет,
И лишь душа домой не возвратится:
Ей в этом доме больше места нет.

Обжитое пространство сжав до точки,
Подтянутся к вокзалу поезда,
Но к пустоте планетной оболочки
Душа не прикоснётся никогда.

Утратив обнищавшее величье,
Она не сможет, вопреки молве,
Укрыться в человеческом обличье
И в подлинном явиться естестве.

Найдёт паук свой уголок укромный,
Из плаванья вернутся корабли…,
Одна душа останется бездомной
На перекрёстке смерти и земли.

Голос

Чувство тревоги душу не греет,
Холодом веет, вместо огня,
Возле дороги насыпь чернеет,
Наледь хрустит под ногой у меня.

Остановлюсь у моста по привычке,
Пламенем спички память прожгу,
Узкой тропинкой спеша к электричке,
Чью-то перчатку замечу в снегу.

Небо к земле приковали морозы,
Сосны застыли в снежной пыли,
У поворота сухие берёзы,
Будто занозы торчат из земли.

Но беспокойство сердцу не чуждо,
Хоть темнота обступает стеной,
Стоит лишь к чувству прислушаться чутко –
Голос знакомый звучит за спиной:

«Что происходит нового в мире?
Сколько больных откачал ты вчера?
Как тебе пишется, мальчик мой милый?
С кем коротаешь свои вечера?

Если однажды выдастся случай,
Вспомни меня в сокровенной мольбе,
Но не терзай свою душу, не мучай –
Я не хотела быть в тягость тебе.

Всё отболит, утрясётся, ей-богу,
Ты о себе бы подумал, малыш,
Плохо питаешься…, куришь помногу…,
И, вероятно, ночами не спишь…

Дома проводишь времени мало,
Всё где-то носишься – лапчатый гусь…»
Не обижайся…, прости меня, мама…,
Я задержался…, скоро вернусь…

* * *

Мысль о тебе не даёт мне покоя,
Властной рукою все чувства губя,
В душу мне лезет с такою тоскою,
Что не могу я ни дня без тебя.

Мысль о тебе всех раздумий роднее,
Я не боюсь измененья в судьбе,
Но прозябаю, как будто на дне я,
Если отсутствует мысль о тебе.

Нет от неё никакого спасенья,
И этот крест я несу неспроста,
Я с нетерпением жду воскресенья,
Боже, когда меня снимут с креста?

Мысль о тебе возникает задолго
До появления муки самой,
В дождь проливной выхожу я из дома
И не надеюсь вернуться домой.

Старый дом

Дом обветшалый, довоенный
В мир затесался современный,
И на людей иных времён
Глядит суровым кредитором,
Большим строительным забором,
Он окружён со всех сторон.

Дом аварийный, дом старинный,
Дом с облупившейся лепниной,
Дом в паутине и в пыли
На грани саморазрушенья,
И власти приняли решенье –
Стереть его с лица земли.

Жильцы уехали из дома,
И предназначен он для слома,
На фоне всех жилых домов
Он кажется деталью тёмной,
И нависает кран подъёмный
Над домом, как с мечом Дамокл.

Не из щитов и не из брёвен,
Из камня этот дом построен,
Но нет для жизни места в нём:
Слеп, как Гомер, глух, как Бетховен,
И с новостройками не вровень –
Безлюдный двухэтажный дом.

В нём только тени обитают,
И оболочку обретают,
Живой материи сродни,
Внутри распахнутой шкатулки
Кусками мокрой штукатурки
Бесшумно падают они.

На стенах выцвели обои,
Смириться с собственной судьбою
Дом не решается пока,
Но час придёт – начнётся бойня,
И боль подкатится прибойно –
От пола и до потолка.

Дни сочтены и очень скоро
На месте этого забора,
Построят дом из блочных плит,
Но пробежит мороз по коже:
Ведь пережить финал похожий
Нам всем однажды предстоит.

Ноты

Все мы – звуки на этой земле:
Больше низких и меньше высоких,
Больше мёртвых и меньше живых,
Ноты варятся в общем котле
Одинаковых и одиноких –
Нет соседства достойней для них.

Изменились у нот адреса,
По лимиту они, по транзиту
Затесались в раскрытый клавир…,
Отозваться на их голоса
Может только один Композитор,
На пюпитре держащий весь мир.

Их молчанье звучанью сродни,
Их терпенье сродни только муке,
Хоть умри – не получишь ответ:
Почему даже в лучшие дни
Тишиною становятся звуки
Сочиненья, которого нет?

Между знаком и звуком – раскол,
Звук на звук точит нож неустанно:
Столкновенье, паденье и взлёт…,
Музыкальный творя произвол,
Дезертируют с нотного стана
Семь враждебно настроенных нот.

Донимают мой слух: До, Ре, Ми,
Фа, Соль, Ля…, дальше Си, как по смете, –
Совершенно отбились от рук,
Были звуками – стали людьми,
Я уверен, что вновь, после смерти –
Человек превращается в звук.

* * *

Явь похожа на сон, только вряд ли такое приснится:
Я увидел вчера на границе дневной синевы –
К белой раме окна примостилась печальная птица,
Мне знакомы до слёз этот взгляд и наклон головы.

В кухне чайник затих, пятый час на часах моих пробил,
И не мог не заметить я в гуще житейской тщеты,
Что у птицы в окне материнский отчётливый профиль,
Что во взгляде её проступают родные черты.

Я застыл у окна, и внезапный момент приближенья
Мне позволил узнать по приметам умершую мать,
Те же складки на лбу, тот же трепет и те же движенья,
И в расщелине клюва – желание что-то сказать.

И подумалось вдруг, что не знак неожиданной вести,
А живая душа хочет взять меня вновь под крыло…,
Вот и встретились мы…, вот и снова на кухне мы вместе…,
Я б налил тебе чаю, но нас разделяет стекло.

Моя память хранит эпизодов подобных немало,
И хоть небо зовёт перекличкой заоблачных стай,
Даже в птичьем обличье я рад с тобой встретиться, мама,
Умоляю, побудь!.. Ну, куда же ты?.. Не улетай!..

Шесть букв

Из алфавита бытия земного
Шесть букв остались на моём лице,
Их сочетанье образует Слово,
Где мягкий знак, естественно, в конце.

Их таинство с размаху не расколешь,
Их волю не загонишь под каблук,
Всего шесть букв, шесть вечных букв всего лишь,
Не падежей, а именно шесть букв.

Который век они не сходят с круга,
Ночами не дают спокойно спать…,
Вцепились мёртвой хваткою друг в друга,
И эту цепь уже не разорвать.

Немало дров наломано в том смерче,
Растоплено немало разных льдов,
Букв только шесть – не больше и не меньше, –
Подумал – Смерть, а написал – Любовь.

В разлуке

Слезится грусть песком в глазах усталых,
Душа с душой напрасно встречи ждёт,
Ни на один из девяти вокзалов
Их поезд пассажирский не придёт.

Но как сдержать тот натиск и напор тот,
И гордый нрав, что так необходим,
Когда из четырёх аэропортов
Не принимает душу ни один.

Возможно, изменилось расписанье,
И у души, что странствует везде,
Вошло в привычку это опозданье:
Погодные условья и т.д.

А может быть, с тревогой неподдельной,
Она давно умчалась в никуда,
И с высоты взирает запредельной
На самолёты и на поезда.

Меж облаками и черновиками,
Утратив облик на десятки лет,
Душа зависла, комкая руками
В один конец полученный билет.

Герман Гецевич. В двух словах

Личный сайт Германа Гецевича –
www.getsevich.ru