Наш Конкурс

Ксения Зуден  – молодая петербургская певица и писательница.
Выступает с концертами на известных площадках Санкт-Петербурга («Кафе Драмы и Комедии», арт-клуб «Книги и кофе») с ведущими солистами театра «Рок-опера» Владимиром Дяденистовым и Кириллом Смирновым. Готовит роли в драматическом спектакле и художественном фильме (режиссер Максим Шапка).
Печаталась в журнале «Всерусский собор», в альманахах «Стихам все возрасты покорны», «Почерк» и «Мера всех вещей», газете «Обводный Times».
В 2007 году выпустила сборник рассказов «Берег далекой страны».

КСЕНИЯ  ЗУДЕН

К СЕРОМУ ШЛЕЙФУ

     — …Не знаю, — зло сказал он и отключился. — Не знаю.
     И он действительно не знал, и злился потому, что не знал, зачем устроил этот полет. А его теперь наверняка уволят. Или не уволят, но будут считать полным идиотом.
     Серый Шлейф — не цель. С тем же успехом можно было бы наматывать круги по любому другому пустому квадрату. Он слово в слово помнил текст учебника: «Серый Шлейф — отражательная туманность. Подсвечена незначительным количеством угасающих звезд… Никаких форм жизни не обнаружено…»
     Еще лет десять тому назад энтузиасты загорались, находили для начальства доводы, организовывали экспедиции — и все напрасно: им удалось обнаружить лишь несущийся в бесконечности мусор. После нескольких десятков бесплодных попыток Серый Шлейф признали абсолютно бесперспективным местом, экспедиции были прекращены, исследования свернуты.
     Он проскользнул на площадку поздно вечером. Розовый шелк бесконечно родного неба густел, из акварели переходя в гуашь оттенка темной фуксии, и тем ярче выплывал в полном блеске сияющий звездный Лебедь. Он постоял немного, вдохнул запах розовой ночи, бросил взгляд на лежащий внизу темный город…
     Выход у него был только один — в этот единственный тихий и темный час увести одну из патрульных лодок и полететь, не думая ни о чем. Это недалеко, лодка вполне подойдет. Он надеялся, что никто не услышит шума, хотя это все равно не имело значения. Исчезновение лодки заметят очень скоро, с наступлением первого патрульного часа, и объясняться придется в любом случае. А как объясняться, он не имел понятия.

     Он никак не мог избавиться от наваждения, пришедшего сегодня во сне, от щемящего чувства, вызванного им. Вернее всего было бы описать его как беспредельную, безбрежную тоску, причины которой найти невозможно.
     Во сне он полностью утратил ощущение силы тяжести и поплыл в невесомости. Он плыл по полю, поросшему странными белыми цветами, и слушал равномерное жужжание, исходившее из их сердцевинок. Вокруг не было ни души, жужжание сливалось с тишиной, и ветер чуть шевелил высокие стебли. Больше ничего не было, а может быть, оно забылось, и проснулся он с единственной четкой мыслью: лететь к Серому Шлейфу. Рационального объяснения он не находил, он просто знал.
     Ощущение тоски, напавшее на него во сне, постепенно стиралось; он и хотел, и боялся его повторения, в этой тоске было нечто такое, чего он раньше никогда не чувствовал, нечто, неумолимой волной захлестывающее сердце.
     И теперь он смежил веки, пытаясь сосредоточиться…
     Поле белых цветов… Молочный туман, поднимающийся над влажными от росы прогалинами…
     Он сжимал ладонями виски, пытаясь поймать другие ощущения, не только зрительные, и это было мучительно — до звона в голове то ли вслушиваться в самого себя, то ли ловить, как приемник, посылаемые кем-то волны.
     Терпкий вкус черных ягод… Полуотворенная дверь, ступеньки, выкрашенные белой, облупившейся от времени краской… Берега синих озер… Замки, слепленные чьей-то неумелой рукой из коричневого песка…
     С появлением замков картинка обрела звук: он услышал чей-то смех и плеск воды, над которой дрожала солнечная дымка. Теперь он уже не боялся, что видение исчезнет — оно было не менее четким и ярким, чем окружавший его мир. Он шел по берегу озера. Его босые ноги ощущали мелкие уколы опавшей хвои…
     — Патрульная лодка А-140! А-140! — гнусаво и настойчиво заговорил динамик. — Вас вызывает Марс. Где вы находитесь?
     Он вздрогнул.
     — Подлетаю к Серому Шлейфу.
     Динамик изумился:
     — Вы сошли с ума!
     — Возможно, — вздохнул он.
     — Кто находится на борту?
     — Иванов.
     — Иванов… Что вы намерены там делать?
     — Не знаю, — зло сказал он и отключился. — Не знаю.
     А может, и не было ничего, кроме бессвязного сна? Он раза три быстрыми шагами пересек салон. Сел, встал, снова сел. Что он намерен делать там, в пустой серой туманности?
     …Он шел по берегу озера. Босые ноги ощущали мелкие уколы опавшей хвои. Над водой висело золотистое ленивое марево, и стеклянные стрекозы сверкали в нем, как драгоценные камни.
     Детские голоса замирали вдали, на другом берегу, а здесь, в двух шагах от него, шла она — в белом платье, с собранными на затылке волосами. Отдельные воздушные прядки выбились из прически и летели в солнечном ветре. Солнце сыпало на ее шею и ключицы золотую пудру, и она, прикрывая глаза, откидывала голову назад — то ли смеясь, то ли рыдая. Потом он увидел, что ей мешает солнце, она пытается отвернуться, но оно было везде…
     И снова все исчезло.

     Он не знал, сколько прошло времени, и нисколько не интересовался этим. Важно было лишь то, что Серый Шлейф, казавшийся наброшенным на темное платье платком, уже прилипал к лобовому иллюминатору.
     Туман сомкнулся вокруг лодки; несмотря на то, что освещение работало как обычно, он почувствовал резкий переход в темноту — здесь не горела ни одна звезда. В следующую секунду, в ответ его мыслям, словно желая стереть первое впечатление, где-то слева мигнул серебристый огонек; мигнул, дрогнул — и разлился широким потоком холодного белого света. И как раз в эту секунду стены лодки раздвинулись, исчезая…
     …Он снова был на берегу озера и снова за его спиной лежал, в сизой дымке, лес; становилось прохладнее и зябли плечи. Озеро, кусок шелка в золотых пяльцах, стремительно темнело. Ни голосов, ни смеха больше не было слышно. Все умолкло, все исчезло, и в темном воздухе осталась только легкая дымка, напоминающая о золотом дневном мареве.
     А потом, когда он неслышно отворил калитку и зашагал по узкой дорожке к небольшому темному дому, где-то в далеких окнах зажегся тусклый желтый свет. Скрипнула дверь; его сердце отозвалось все той же щемящей тоской. Скрип не прекращался: кто-то забыл закрыть дверь, и она издавала короткий жалобный звук от каждого прикосновения ветра.
     Он начал было подниматься по ступенькам; из комнат уже доносился сыроватый, словно бы нежилой запах, такой знакомый, и он не понимал, откуда знает его. В этот момент она снова появилась; на ней было то же белое платье, на плечи наброшен серый платок. Она смотрела куда-то в сторону, и он никак не мог поймать ее взгляд — странно-прозрачный взгляд, невероятного, никогда не виданного им и невозможного голубого цвета. Спустя мгновение он сообразил, что ее глаза отражают здешнее небо. Она поднималась, а он был готов закричать, чтобы она не уходила, чтобы осталась и сказала хоть что-нибудь, хоть одно слово о том, что происходит.
     Внезапно, будто бы услышав его, она остановилась и обернулась. Где-то глухо лаяли собаки, сухо потрескивала хвоя, и в воздухе висело ощущение надвигающейся ночи, которая — он знал — будет светиться редкими желтыми огнями в далеких окнах и пахнуть росой ночных цветов.
     Она обернулась и посмотрела в темноту, из которой тянуло сыростью, и все-таки нашла его глазами — на одно-единственное мгновение, а потом начала стремительно исчезать, растворяться в навалившейся холодной темноте, и уже и она сама, и озеро, и далекие огни казались ему всего лишь сном.
     Он стоял у иллюминатора, глядя в черное полотно неба. Шлейф словно рассеялся, во всяком случае, серая дымка куда-то исчезла, и он видел перед собой только тьму и угасающую голубую звезду…

Ноябрь-декабрь 2008 г.
 

Интернет-журнал «Эрфольг» на Facebook и Twitter, ВКонтакте