Наш Конкурс

ПЕТР БЕЛОСВЕТОВ

ШИНЕЛЬ - 2
 

     — Отчего же нельзя, Петрович? — сказал он почти умоляющим голосом ребенка, — ведь только всего что на плечах поистерлось, ведь у тебя есть же какие-нибудь кусочки...
     — Да кусочки-то можно найти, кусочки найдутся, — сказал Петрович, — да нашить-то нельзя: дело совсем гнилое, тронешь иглой — а вот уж оно и ползет.

     
     1

     Сергей Сергеевич с отвращением отталкивает от себя клавиатуру: Все! Хватит! Заветные пятьсот бэ обеспечены. Можно хлопнуть пивка, а можно, собственно, и коньячку! Есть, между прочим, повод!
     — Естьпо-вод, естьпо-вод, ипусть-я немо-лод… — тихо напевая себе под нос, Сергей Сергеевич дефилирует на свою кухню-малолитражку. Удачное утро — удачный день! Как это верно сказано! Сказано человеком понимающим! Разбирающимся, т.с., в творческом процессе. А что самое главное в творческом процессе? А в творческом процессе самое главное — это бабульки. Бабульки, бабулечки, бабуленции, да-с! Как бывший нищий, как бывший филолог, Сергей Сергеевич знаком с данной проблемой не понаслышке.
     Он возвращается к рабочему столу и заставляет себя еще раз перечесть написанное: хорошо! И вовсе ему не стыдно. С чего бы это? Стыдно должно быть тем, кто имеет наглость предлагать ему, кандидату наук, оклад в полторы тысячи рублей.
     Интересно, эти откормленные чиновничьи рожи из телевизора пытались когда-нибудь сами жить и питаться на пятьдесят долларов в месяц? Сергей Сергеевич уверен, что нет. Ибо тогда в их вальяжном облике, безусловно, должны были проявиться некие новые, народные черты. Хотя бы такие, как землистый цвет лица, нестриженные сальные волосы, траченные молью пиджаки, рубашки с бесформенными воротничками и галстуки на резинках, — все то, что наличествовало у него, Сергея Сергеевича, в расширенном ассортименте. Составляло, т.с., его продовольственную корзину, или, как его там? О! Прожиточный минимум. Вот. Но теперь-то все изменилось! И как! Самым чудесным образом!
     Опрокинув стопку коньяку, Сергей Сергеевич жмурится от удовольствия: до чего благородный напиток! А теперь — закусить!
     Он ловко цепляет с тарелки подготовленную «николашку», отправляет ее в рот и жует, суетливо постукивая зубами. Его лохматая седеющая бороденка быстро наполняется крупинками сахара.     

     А изменилось все после неожиданного и приятного знакомства с Максимом Викторовичем из издательства... Но, чур! Молчок! Порядочный человек просто обязан уметь хранить тайны. Тайны — это информация. Информация — это деньги. Около пяти тысяч зеленых. Ежемесячно. И, что характерно, безо всяких налогов!
     Вот когда Сергей Сергеевич трудился в институте русской литературы, там-то любимое государство считало своим долгом отобрать последнее. Будьте-ка так любезны, отслюнявте-ка положенные тринадцать процентиков…
     Постыдились бы! В старые времена на такие вещи реагировали просто: креста на вас нет! Именно, что нет. И, похоже, никогда не будет. А у него, между прочим, дочь! Которая, между прочим, собирается замуж! А еще жена! Которая тоже еще не старая женщина! И тоже, к сожалению, научный сотрудник. Но одеваться и обуваться от этого ей хочется ничуть не меньше, чем какому-нибудь там рыночному менеджеру! Или консультанту по обиранию граждан.
     И сам он — тоже еще не старый. Ему тоже хочется иметь красивую машину. Пусть даже и без мигалки.
     Чертыхаясь, Сергей Сергеевич наливает в кружку свеженького кипятку. Та-акс, теперь сыпанем туда же «Галины Бланки», — и быстренько к монитору. Сегодня нужно написать еще, как минимум пять страниц. Это много, очень много. Много больше, чем хотелось бы.

     — ?????????????????????
     Блин! Черт! Конечно! Конечно же птичьи следы, вот они, страница 148! И что прикажете с ними делать? Выкинуть? Тогда придется сокращать! А сокращать — это…
     Это все равно, что тайком отъедать из собственной тарелки. Придется добавлять. Да. Вводить дополнительную сюжетную линию. Скажем, про какую-нибудь специальную дрессировку попугаев. Точно! Кто скажет, что попугаев не дрессируют? Пусть первым бросит в меня камень. Восток, как известно — дело тонкое, и у нас появляется… появляется… Старик Ли!

     Вечереет. Сергей Сергеевич удовлетворенно закуривает: до чего же плодотворный день, удивительно! Хорошо работается, когда близкие на даче. Дача — это, конечно, сильно сказано. Так себе, скромненький деревянный сарай в поселке Пупышево. Но ведь теперь все находится у него в руках! Он обязательно, непременно построит нормальный человеческий домик. Засадит все вокруг густыми зелеными газонами, разобьет красивые клумбы, придумает беседку с коваными элементами…
     И никакой картошки!!! Чтобы духу от всего этого сельского хозяйства не было!!!
     Но сначала — все-таки машину. Накопленная сумма уже удовлетворяет амбиции Сергея Ивановича почти полностью. Осталось чуть-чуть, совсем чуть-чуть.
     — Могу себе только представить, что будет с НИМИ! — Сергей Иванович истерически хихикает. — Когда Я! Подъеду к институту на машине! Не ТАКОЙ машине. На СВОЕЙ!
     Сергей Сергеевич блаженно зажмуривается: это будет фурор! Реванш! Триумф! Что там говорить — это будет Победа, ЕГО победа….

     Трррррррр! Тррррррррррррр! Тррррррррррр! Тррррррррррр! Тррррррррррр!! Трррррррррррррр!
     — Да! Да, слушаю, Максим Викторович! А? Конечно, работаю! Что мне еще делать! Что? Продвигается нормально! Да! «Двойной заглот» закончу к среде. Да. Точно. А? Почему же долго! У меня ведь еще «Семь стариков и один юноша»! Да! Сами же велели, чтоб кровь из носу! Вот и выходит…. Я и так тут…. Как многостаночник. Да. И «В постели с лубрикантом» тоже! Вот видите! А вторая глава до сих пор у Семенова на корректуре. Держит по две недели, а потом будем снова горячку пороть. Да, вы уж позвоните, Максим Викторович….. Спасибо! Ага…. Всего доброго…..
     Как всегда. Вынь да положь! Немедленно! У них, мол, тиражи, реклама, сроки. А попробуй-ка! Выдай-ка на-гора двадцать листов! А ежедневно? Без выходных и праздников? Слабо? Еще бы! Плюс последующие доработки, плюс продолжения….
     Сергей Сергеевич медленно успокаивается: с другой стороны, их тоже можно понять. Люди платят деньги! И платят они их не ради обсуждения его, Сергея Сергеевича, трудностей. Заплатили — значит, должен сделать, и точка. Не можешь? Найдутся другие! А тебя, собственно, никто и не держит. Дороги в науку у нас, как известно, широко открыты…
     Ха-ха-ха. Вот именно. Слишком широко. Слишком широко, чтобы забывать об этом. И, к тому же, чего уж тут лукавить перед своими? Разве советская филология — наука? С нею и вовсе начинаются проблемы. Особенно, ежели использовать научный подход. А мы на ней выросли. Взрастили, т.с., плеяду, не к ночи она будет помянута.
     А сам-то ты? Как получил научную степень в 91-м? Стыдно вспомнить? А все эти Леоновы, Абрамовы, Марковы и иже с ними?
     Так что не надо. Вечер воспоминаний объявляется закрытым. Можно посмотреть на литературный процесс по-другому, с противоположной стороны. Можно и нужно.
     Кто-то это читает! Представляешь? Заходит в магазин, снимает с полочки. Затем быстренько листает по диагонали, просматривает оглавление, разглядывает картинки, — выбирает! И вот уже счастливый обладатель очередного шедевра направляется к кассе! И вот уже он достает из кармана свои кровные денежки!
     Фантастика! Красота, непринужденность, изящество. Сделать так, чтобы, расставаясь с деньгами, человек чувствовал себя счастливым и довольным. Раскрывая книжицу он должен сходу находить в ней именно то, что искал. Таковы законы рынка. Потому что иначе… Иначе он поставит ее на полку. И тут же возьмет другую, соседнюю. Которых тут, наверное, миллион. И потратит свои денежки на нее!

     Грустны, грустны истории твои, Господи. Отчего случилось так, что читателя интересует именно это? А иногда, Сергею Сергеевичу кажется, что только это. Теорий на сей счет существует великое множество. Но ни одна не в состоянии объяснить всего. Ха, разумеется! Кто же признается в собственной деградации добровольно. Если уж на Венецианском кинофестивале побеждает картина о голубых ковбоях, это означает, что…
     Что большая половина жюри состоит из таких же ковбоев! А меньшая его часть состоит из ковбоев скрытых! Аксиома, господа. Нелицеприятная и вонючая аксиома. Европу накрыла волна сексуального вырождения.
     Не спасают даже основы. Рухнула католическая Испания. Английские джентльмены заказывают смокинги с потаенной молнией, вшитой меж ягодиц. Вся резиновая промышленность Гонконга день и ночь работает на притихшую Скандинавию: в любой крошечной и заснеженной деревушке непременно присутствует магазин искусственных… причиндалов. Наравне с баром и почтой.
     А у нас? То, что ранее повсеместно считалось постыдным, стало модным, агрессивным, воинствующим. Педерасты перестали скрываться! Наоборот! Отныне они законодатели художественных вкусов. Они подмигивают нам с обложек глянцевых журналов, демонстрируют свои холеные задницы с экранов телевизоров, гордо выпятив наштукатуренные подбородки, они вышагивают по подиумам и блистают на светских вечеринках. Их умопомрачительные туалеты интимно просвечивают в лучах софитов. Элита. Богема. Педерастия. Между этими понятиями давным-давно поставлен жирный знак равенства. Вся, так называемая, четвертая власть — тоже улеглась перед извращенцами с широко раздвинутыми ногами: ждут, жаждут, кушают с руки. Не охваченными, по сути, остаются лишь властные структуры. И скоро, очень скоро всех нас ожидают новые приятные сюрпризы. Только представьте! В результате бурной предвыборной гонки, к власти приходит президент-гей!
     Стоп. Это уже интересно. Это уже идея, черт возьми. И какая идея! ГЕНИАЛЬНАЯ! Это будет роман века. Коллизия проста и незамысловата: обнаглевшее гомоэстетическое лобби создает свою собственную партию.
     Название будет какое-нибудь нейтральное. Например, «Партия Половой Свободы». Сокращенно — ППС. Или «Демократический Альянс Меньшинств». Сокращенно — ДАМ.
     А можно — меньшевики. Так даже лучше. На слуху сразу же возникает некая историческая аналогия. Можно использовать это в PR-компаниях. Дескать, в семнадцатом уже предпочли большевиков, и вот чем все это закончилось.
     Для начала, нужно будет переориентировать нескольких ведущих политиков. Делается это достаточно просто, механизм известен, испытан, опробован и отработан. Некоторых придется заставить публично признаться в своей нетрадиционной ориентации. Например, Хакамаду. Другие же просто заявят о своей симпатии к однополым экспериментам. Так даже лучше. Нерушимая смычка гомо и гетеро. Долой произвол традиционалистов-реакционеров! Даешь сексуальную революцию! Институт традиционного брака — на свалку истории!
     Попутно — легонькие упреки. Мол, вы, традиционалисты, должны бы уж власти, вроде как, и накушаться. Вся современная история человечества — суть гетеросексуальное угнетение всех и всяческих меньшинств. Не позволим решать за нас! Хватит гноить нас по тюрьмам! Мы хотим правды! Правды об однополой любви!
     Отличное, кстати название для книги: «Однополая правда». В меру интимно и загадочно. Но это так, экспромт. А вот главная мысль — в яблочко. Будут, будут покупать. За уши не оттащишь. Если еще добавить грамотную рекламную кампанию…
     Автор, конечно, женщина, — более читающая аудитория, ни черта тут не поделаешь. И, конечно же, бисексуалка. Чтобы, т.с., и нашим и вашим. С тяжелой судьбой и многочисленными любовными разочарованиями. Очень несчастная, а еще лучше — нищая. Богатых у нас не любят, ох, не любят. Вот почитать про богатых разные гадости, — это дело совершенно другое.
     Итак, самородная и самосадная писательница, заброшенная волею злых обстоятельств куда-нибудь подальше, в глубинку. Куда именно — это уже так, сразу-то, и не скажешь. Над биографией следует поработать основательно. Потом. А вначале — сделать сюжетные наброски и показать Максиму Викторовичу.

     Написавшись всласть, Сергей Сергеевич укладывается спать. Но даже в полудреме, его возбужденный мозг продолжает сочинять, компоновать и моделировать: взорвут или не взорвут? Убьют или не убьют? Иван или Степан?
     Труднее всего приходится с этой, так называемой космической сагой. Сегодня он опять не выполнил норму. Если подобное повторится и завтра, будет уже не наверстать. А это — скандал, да-да-да, большой скандал. Большущий, огромный. Книга-то уже рекламируется. Вовсю, вовсю. Уже напечатаны хвалебные, а параллельно — и разгромные отзывы от различных маститых писак, вроде его самого.
     А что в этом удивительного! Мало кто из «раскрученных» продолжает сочинять самостоятельно и единолично. Отшельники. Чистоплюи. Последние из могикан. Да и зачем! В двадцать первом веке подобная щепетильность — сущий анахронизм. Никого ведь не удивляет, когда товары под престижной японской маркой собираются, скажем, в Сингапуре. Наоборот! Рабочая сила там дешевле, налоговое бремя — меньше, а качество сборки — как говорится, не страдает. В результате потребитель получает более дешевый продукт. Получает его в необходимых объемах по устраивающей его цене. Так почему же под маркой раскрученного литературного бренда не могут трудиться другие, менее оплачиваемые, но аккуратные и старательные рабы? В чем, собственно, разница?
     Сергей Сергеевич решительно переворачивается на другой бок, опрокидывает мокрую подушечку, и его мысли устремляются в новое блаженное русло: «Мицубиси Аутлендер», нет, лучше «Тойота Камри», ой, а может, все-таки БМВ? Нет, японца, только японца. И обязательно черного, лакового….

     2

     Вот так, пожалуй, что и начнем. Простенько, без затей. Рабочее название у нас будет… э… «Содомия по-русски». Да. Так. Хорошо.
     Жанр — эротический триллер. Объем — 450стр. Место действия — Россия. Время действия — год 2013-й.
     Аннотация: «Доведенные до отчаяния россияне выходят на улицы и начинают всероссийскую акцию гражданского неповиновения. Поводом для этого служат итоги очередных сфальсифицированных выборов Президента 2012 года. Беспорядки быстро перерастают в так называемую «голубую революцию» под руководством Российской Партии Полового Единства и ее лидера, активного гомосексуалиста Никиты Годунова. Финансирование революции осуществляется напрямую из-за океана. Телевидение и все прочие средства массовой информации тут же переходят на сторону восставших, близких им по духу и половым пристрастиям. На Красной площади в считанные дни возникает настоящий палаточный город — «Голубой городок». Туда начинают стекаться геи и лесбиянки со всех концов необъятной России. К ним присоединяются многочисленные деятели культуры, артисты, певцы и наблюдатели из дружественных стран победившей демократии. В решающий момент о своей нетрадиционной сексуальной ориентации торжественно объявляет министр обороны. Полная и безусловная победа. Инаугурация Годунова. Многочисленные партийные функционеры и карьеристы массово вступают «в ряды». В стране воцаряется хаос. Губернаторы Москвы и Санкт-Петербурга вступают в заговор и пытаются отстранить от власти зарвавшегося маньяка. Но не тут-то было! Для каждого такого предателя у Президента припасены свои собственные, индивидуальные меры воздействия…»
     Ну, вот. Настрочу пару глав — и покажу Максимке. А то этот самодовольный юнец вечно отмахивается от всего на свете, аки от попрошаек-цыган. Дескать, никаких ваших идей нам не требуются. У нас и самих этого добра до черта. Так что трудитесь, работайте, созидайте. А чего именно — мы вам скажем. Ничего-ничего, посмотрим, Максим Викторович, что вы запоете по случаю таких идей! Придется принять их к рассмотрению, придется. Ну и, соответственно, того, — добавить бабулек. Увеличить, т.с., денежное содержание особо ценному сотруднику.
     Нет, ребята, я не гордый. Но, заглядывая вдаль, так скажу: мне на х.. орден! Ты мне премию давай!

     Любой работающий профессионал накапливает в своем арсенале разнообразнейшие секреты и уловки. Специальные знания, неожиданные решения, примочки, пристежки и прочие производные долговременной трудовой деятельности, — сие непреложно.
     Свои собственные фишки Сергей Сергеевич любовно называет прикладным мониторингом. Да, коряво. Да, громоздко и туманно. Что из этого?
     Прекрасно, когда слова не имеют однозначного толкования. Структура знаковых систем, называемых далее языками, определяется соотношением формально-логических и вероятностных составляющих!
     Сказано, к сожалению, не нами. Увы, увы. У нас, видите ли, полиморфизм не в чести. И английская лингвистическая школа тоже. А диссертации? Как хлестко выразился один из недавних коллег, «феноменальное по степени цинизма безобразие».
     Однако же никогда, никогда еще осуждение данного явления не развивалось далее обычной кухонной трепотни. Судьба предоставляет шанс первопроходца именно ему. Ему! Он публично откажется от ученой степени и опубликует свои исследования, посвященные вероятностной структуре языка. Какой же это будет СКАНДАЛ!
     Сергей Сергеевич сладко зажмуривается от ужаса: на кафедре его, наверное, проклянут! Так и видятся, так и слышатся стенания этого ублюдка Генслера: «Боже мой, и это любимый ученик профессора Ковалева!»
     Конечно, его будут оскорблять. А он, будучи человеком состоятельным, не станет опускаться до их карликового уровня.
     Одним и тем же словам можно приписывать разный смысл, — небрежно скажет он и улыбнется. Широко, уверенно, демонстрируя превосходство всех двадцати восьми керамических зубов. А затем добавит: — В этой связи, не вижу смысла на вас обижаться, коллега!
     Эх, даже дух захватывает! Ради такого можно и потерпеть. Годика полтора-два. Максимум — три. Если серия о Глаше Тумановой пойдет хорошо, то можно будет испросить прибавочку. На это ему уже намекали прямо. Так что надо работать. Работать и еще раз работать. Работать, зарабатывая, — немаловажное уточнение!

     Да. Звездная сага идет туго, очень туго. Непонятно, о чем писать! Напирать на секс? Нельзя. Серия посвящена приключениям. Прям так и сказано: «Загадочные приключения храброго рыцаря Оникса на Седьмой планете Темного Круга. Многочисленные искатели приключений расплачиваются своей жизнью за ночь любви с королевой Нирваной, последней жрицей Совета Черных Колдунов. Сможет ли отважный Оникс выйти победителем из очередной смертельной схватки?»
     Честно говоря, Сергей Сергеевич от всей души надеется, что не сможет. Не сможет, сука. Ведь вся эта галиматья была скрупулезнейше описана им в пяти предыдущих выпусках «Звездного лабиринта».
      Его Оникс честно сражался с лаудянами, дважды погибал от критонового излучения, воскресал с помощью преданного друга Аристона и волшебства Феи Света Джиреллы.
     Он совершал удивительные любовные подвиги, закручивая романы с человеко-змеей Энсиреей, перемещался во времени, добывал удивительное снадобье вольфорин, превращавшее его в оборотня и обратно, его потертый бластер не знал промахов, а зазубренный меч не ведал поражений.
     Космические империи восставали из пепла, а зловредные колдуны и вселенские негодяи в страхе разбегались кто куда. Наконец, он удалился на покой, получил в подарок тихую уютную планетку и должен был поживать на ней долго и счастливо, предаваясь нехитрым житейским радостям в виде разведения ядовитых пчел из созвездия Волопаса, — просто так, ради поддержания формы!
     Однако Максим Викторович и слышать не желал ни о каком пенсионном хеппи-энде. Читатели упорно жаждали продолжения. Издатели радостно потирали руки в предвкушении новых барышей. Сергею Сергеевичу оставалось лишь засучивать рукава и напрягать оставшиеся извилины, — малейшее несогласие означало мгновенное увольнение.
     А динамика? Что прикажете делать с динамикой? Не станешь ведь заниматься огульным переписыванием предыдущих серий. Кое-что, безусловно, взять можно (и нужно!). Далее следовало добраться до самой сути, то бишь ночи любви, загнать Оникса в угол (ну, это мы умеем, чай, не в первый раз!) и приступать к батальным сценам.
     Тоска. Тоска зеленая. Листами, страницами, главами. Не лучше ли переключиться на эстетствующего майора? Сергей Сергеевич аккуратно разворачивает фантик скусной конфетки и расслабленно двигает рыхлыми ягодицами, усаживаясь поплотнее. Хорошо бы завести секретаршу! Лежишь себе полеживаешь где-нибудь в гамачке, устремивши взор в небеса, будучи целиком и полностью погруженным в описываемое действо, и диктуешь, диктуешь…

     Переключение! Быстрое переключение с одного на другое. В этом состоит ключ к успеху. Добавил в одном, убавил в другом, абзац, еще абзац, глядишь — страничка. Пришло в голову? Отобрази на бумаге! Не получается? Выкинь из головы!
     Сергей Сергеевич целеустремленно ерзает на своем мягоньком стульчике: и, конечно, дополнительная стимуляция. Воображения. Кофеек (чашечку!), коньячок (рюмочку!), можно даже покурить (капельку!), или пососать (сигару, конечно же, сигару!).
     И еще кое-что, друзья мои, еще кое-что. Но — молчок. Секреты творческой лаборатории Сергея Стелькина разглашению не подлежат, ой не подлежат. Потом, когда-нибудь, после его настоящего опубликования!
     После покупки блестящей и желанной «Мазды-Шесть».

     Вот и ссоры с женой нашли свое достойное применение. В литературном творчестве может сгодиться все. Вчерашний жизненный депресняк легко может обернуться действенным литературным позитивом.
     Использование и переосмысливание. А точнее, — переосмысленное использование. Допустим, тебе заявляют: «Пошел отсюда! Геморроидальное чмо!» А ты спокойненько отвечаешь: «Спасибо вам огромное! Вы мне так помогли! Я непременно использую это крылатое выражение в своей новой повести «Эмпидокл и сульфодимизин».
     Пристальное всматривание в изнанку жизни, что тут добавишь. Даже великие черпали свое вдохновение отнюдь не в филармонических залах. Кабаки, загулы, проститутки, — читайте классику! Горький бродил с бурлаками, Гиляровский таскался по московским малинам и притонам, флегматичный Тургенев чинно гулял по росистым полянкам и охотничьим заказникам, зато в Париже отрывался по полной! Не он один, кстати. Поэтов вообще трогать не будем. Кого ни возьми — алкоголики и наркоманы. Так и к чему же мы приходим? Многому ли нас учит прекрасное?
     Сергей Сергеевич злорадно перебирает в памяти сотрудников Пушкинского Дома; одного за другим, одного за другим, — все подонки! С устойчиво расшатанной психикой и гипертрофированным чувством зависти. Исследователи, мля. Скопище неудачников и маразматиков. Отыщет этакий урод какую-нибудь бумажонку, которой, по слухам, подтирался камердинер высочайшего двора, и хочет за это докторскую степень. Нет, слава богу, что оттуда отвалил. Еще пара-тройка лет в подобном паноптикуме, и можно отращивать бакенбарды и подписываться на журнал «Москва».
     Его сегодняшняя деятельность гораздо пользительнее. Особенно для потомков. А что касаемо некой окончательной пользы, так ведь никогда и не узнаешь, в чем она состояла на самом деле! И кто это вообще придумал, будто человеки нужны Создателю для чего-то особенного? Не для того, якобы, для чего требуются Ему прочие дохлые зверьки? Неужто и впрямь кому-то нужны наши выводы, мысли, переживания? Не особо что-то верится, не особо. А верится отчего-то в другое.
     Верится в то, что все это Богу до лампочки. Верится в бабло, которое, как известно, побеждает зло. Верится в любовь, которая все-таки есть, что бы там кто ни пи..ел, почесывая высокоинтеллектуальный лобок. А еще верится в детей; они умные, гораздо умнее нас, они все поймут, все расставят по соответствующим местам.
     А в Россию отчего-то не верится. Не верится — и все. Плохо.

     — Сережа!
     — ???????
     — Сережа, мне нужно с тобой поговорить…
     — А? — Вот блин, жена вернулась! Теперь все. На работе можно поставить крест. — Да, Галчонок, конечно! Что-нибудь случилось?
     — Если бы ты почаще отрывался от своего идиотского компьютера…
     — Заинька, я же не в игрушки на нем играю! Я работаю! Зарабатываю деньги! Это понятно?
     — Слава тебе господи, что ты на старости лет научился зарабатывать! Так что ж нам теперь, выселиться из дома? Отвлекись. И послушай меня. С нашей дочерью что-то происходит.
     — Со Светой? Что с ней? Что случилось?
     — Я подозреваю самое страшное. Мне кажется, что она, ну, с этим мальчиком, живет половой жизнью!
     — Тьфу ты, черти тебя задери… Разве можно так пугать! «Самое страшное»! Ты вообще соображаешь, что говоришь? Так ведь и до инфаркта недалеко…
     — Сережа! Твое легкомыслие потрясающе! Я знаю, что тебе всегда было плевать на все! На карьеру, на здоровье, на меня и всех твоих родственников, но я не предполагала, что тебе абсолютно плевать и на нашу единственную дочь!
     — Да что, собственно, такого случилось, Галя? Ну, встречается с мальчиком. Ну, не с девочкой ведь, правда?
     — Я не могу с тобой разговаривать! Ты! Окончательно! Спятил! От! Своей! Эротической! Беллетристики! Маньяк!
     Вот же дура! Не старая еще совсем женщина, симпатичная, образованная! Что с ними со всеми происходит? Почему хорошенькие и веселые девчонки превращаются в толстых и недалеких мегер, покрытых жировыми складками и прописными истинами? Вот и Галка тоже. Откуда, откуда это бесконечное старперство, бьющее изо всех щелей…
     Хм, а это совсем неплохо, неплохо, с надрывом, в сердцах…

     3

     — Вы поступили очень правильно, обратившись именно в нашу компанию, — тараторил шустрый молодой человек, вываливая перед Сергеем Сергеевичем все новые и новые буклеты и постеры. — Вас, как я понял, интересуют внедорожники?
     — Да-да, несомненно! — Сергей Сергеевич старался выглядеть небрежно спокойным, даже слегка скучающим. — Меня интересует Pajero 3D!
     — О, прекрасная машина, прекрасная! Взгляните: 24-х клапанный двигатель V-6, объемчик 3,5, кожаный салон, электролюк, центральный замок, АВС, полный привод…
     — А какова цена?
     — В данной комплектации… — молодой человек защелкал клавишами калькулятора, — цена составит… сорок девять тысяч долларов США. Это при единовременной оплате, разумеется. Вас, возможно, заинтересуют варианты с рассрочкой платежа?
     — Нет, — Сергей Сергеевич был тверд и непреклонен. Все возможные варианты с оформлением кредита были просчитаны им заранее, скурпулезнейшим образом. В среднем, они являли собою удорожание вожделенного объекта минимум на 12%. Месяц работы на халяву! Если не больше…
     — Не желаете ли посмотреть вариант с пятидверным кузовом? Дизель, объем 3,2, расход в городском режиме всего 12 литров! На трассе — меньше восьми, бак на девяносто литров, сто тысяч гарантия! Красавец!
     — Цена?
     — Секундочку, — продавец-арифмометр выдержал рекламную паузу. — С учетом скидки, всего сорок семь тысяч девятьсот девяносто долларов!
     Сергей Сергеевич крякнул: не хватало совсем не чуть-чуть, как это лучезарно представлялось ему раньше. Не хватало много, катастрофически много!
     — Может быть, подобрать для вас что-нибудь подешевле? Например, Pajero Sport?
     — Вы что, издеваетесь? — Очередное расставание с мечтой давалось мучительно и Сергей Сергеевич не мог сдержать раздражения: — Ну и нахрена мне этот сарай?! Что я, по-вашему, фермер?
     — А вот? Посмотрите! Очень современная машина! Mitsubishi Outleander. 4WD! Литые диски, подогрев сидений, электрозеркала…
     Но Сергей Сергеевич уже не слушал вежливого молодого человека. Он уходил прочь. Домой. К опостылевшему компьютеру. К навязшей в зубах космической саге про любвеобильную королеву Нирвану. К очередной бредятине, которая ни в какую не желала двигаться с мертвой точки.

     — Какого черта, Сергей! — Нирвана не помнила себя от ярости. — Похоже, ты решил поубивать всех моих любовников!
     Что?
     — Ничего, твою мать! Сам давно превратился в законченного импотента, так теперь дошел черед и до персонажей, да?
     До каких это еще персонажей? Бред. Это, похоже, я дошел до полной кондиции. Сергей Сергеевич опасливо закрывает папку Nirvana; ну ее к лешему! Нет, ну вы такое видели? Наверное, это стресс. Еще бы! После посещения автосалона у него буквально опускаются руки. Ускользает, ускользает цель его ежедневного филологического харакири. Необходимая для удовлетворения сумма оказалась астрономически велика. Ее, попросту, не собрать. Не собрать!
     Хм. Конечно, не собрать. Если разбазаривать денежки куда ни попадя! Удовлетворяя нескончаемые бабские придумки! ДОСТАЛО!
     Верите, да? Верите, нет? ОНИ постоянно находят моим деньгам лучшее применение! Находят? Как бы не так — находили. Да-да, отныне он намерен положить этому конец. Хватит. Довольно. Извини, обожаемая Галочка, прости любимая Светочка. Он намерен тратить деньги по своему усмотрению, а вернее, — не тратить их вовсе. Вот так. Тем более что Света все равно собирается замуж. Прекрасно! Надеюсь, доченька, ты сделала достойный выбор. А папа…
     Ну, собственно, что, папа! Папа тебя вырастил. Воспитал. Почти родил, в конце концов! Недосыпал, недоедал, отдавал тебе все…
     Всего себя отдавал, если уж на то пошло! А теперь у папы появились свои, собственные желания. И он намерен незамедлительно их удовлетворить. Незамедлительно. А твои, доченька, желания пускай теперь удовлетворяет твой муж. А мамины желания…
     А мамины желания пускай удовлетворяет, кто хочет. Кто хочет, тот пусть и удовлетворяет. Баста. Я хочу купить себе машину. И я ее куплю!
     Сергей Сергеевич злобно сотворяет еще одну чашку крепчайшего кофе: куплю! Обязательно. Любой ценой. И все эти чмошники умоются горючими слезами.

     Сергей Сергеевич прижимает раскаленный лоб к теплому монитору, заполненному компьютерными символами и прочей буквенной требухой: башка раскалывается. Уж нету сил, и нету мочи. Пора, друзья, уехать в Сочи, на пляже — девок подыскать. Отвязных Зин и томных Кать. И трахать их! Часами, днями! А не играть в пургу словами…
     Авансов ему никто не даст. Не практикуются у Максима Викторовича эдакие глупости. Между прочим, абсолютно верная позиция. Давать деньги вперед — значит доверять, верно? А кому можно доверять в нынешнее время?
     Спрос рождает предложение. До тех пор, пока предложения таких вот обтрепанных стелькиных будет сильно превышать спрос на них вальяжных максимвикторычей, никто и никогда не даст за труд его настоящей цены. Необходимо искать какой-либо иной путь.
     Можно шантажировать нанимателя. Компромата у него имеется — выше крыши. Заложил все это дело в ячейку, позвонил приятелям-журналистам…
     Сергей Сергеевич во всех подробностях представляет себе обозленного Максима Викторовича и его сердце тут же улетает в пятки: ну уж нет. Такой хоккей нам не нужен.
     Нет, мы пойдем другим путем. Мы не станем показывать «Содомию» в незавершенном виде. Мы допишем ее целиком, да-да-да! Никаких проектов, никаких концепций и разработчиков. Все в одну харю. Написано, отшлифовано, не хочешь — не бери. А до того, как показывать рукопись, он зарегистрирует все должным образом. Это будет стоить денег, и немалых. Но игра стоит свеч, он чувствует. Он ощущает; успех буквально дышит в затылок!

     Хорошо. Придется Максиму Викторовичу раскошелиться. Этого Годунова мы еще сделаем персонажем колоритнейшим! Он у нас и стихи станет сочинять, и «всероссийскую премию имени ТАТУ» учредит, и операции по перемене пола станет финансировать из бюджета…
     А все кремлевские подхалимы станут наперебой уверять Президента в том, что это гениально. А по всей стране трудящиеся дружно станут перековываться в гомосексуалистов. В поддержку любимого вождя и учителя.
     Вот это будет роман — роман века! И хрен с ней, с этой машиной. Зациклился на ней прям как Акакий Акакиевич на своей шинели. Ну, машина. Дальше-то что? Сотни, тысячи людей ежедневно раскатывают на самых разных машинах. Среди них есть такие, на которые не заработаешь, даже добывая по золотому слитку в день. Пределов, как говориться, нету. И не стоит забывать, что эту самую драгоценную машину могут стукнуть, могут украсть, а могут и вовсе высмеять, показывая пальцем!
     А про шинель, кстати, получилось смешно. Как же там называли-то убогонькую перешитую-перелицованную шинелишку? Кажется, капор. Да. Безусловно. А шустрого и запойного портного звали Петрович.
     Он вот тоже своеобразный портной. Только Сергеич. Строчит себе сутки напролет, сшивает, стягивает сюжетики на живую нитку. Дас-с, шьет-то он качественно. Только вот закройщики попадаются никудышные. Лекала у них худые, что ли? А может быть, замеряют с себя? Чтоб, значит, по образцу и подобию?

     — Тэкс-тэкс. Интересное кино. Неплохо. Неплохая котлеточка, а, Сергей Сергеич? — Калганов заговорщицки подмигнул оторопевшему сочинителю. — Гусельникова сегодня же шлепну лично. Из калаша, — да-да-да, так лучше всего. Душманы, случайная очередь, враг не дремлет, — и к мамочке. В цинковом гробу. Он у нас, кажется, москвич? Ну что ты уставился на меня как хомяк на портрет Мендельсона! Тебе это, между прочим, по должности знать полагается. Ты же у нас автор!
     Быстро и воровато, Калганов выглянул из палатки.
     — А вот со Свиридом придется действовать похитрее. Его нужно будет как-то запарить. Пока. До удобного случая. Ну, это я беру на себя. Он мне верит, безоговорочно. А там — очередная вылазка, разведка, — ну, сам понимаешь. Война! А у нее, как известно, свои законы. Представлю его потом к чему-нибудь соответственному. Посмертно. Все же прочие коллизии — на тебе. Бабки — пополам. Договорились?
     Сергей Сергеевич охнул, ухватился рукой за грудь: сердце пронзила неожиданная и очень острая боль.
     — Слушай, Стелькин, хватит мне тут театры разыгрывать! Кому эта идея первому в голову пришла? А? Машина нужна, лавэ не хватает, дело насквозь житейское… Короче, берешь, нет? Если скажешь, нет, то ты, видать, законченный мудила. А тогда, выходит, правильно, что всяк об тебя ноги свои вытирает…
     — Что… какие…. Какие еще ноги? Как… ка-ак вы сме-е-ете…
     Сергей Сергеевич рванул на себя ящик стола: где-то здесь… должен… быть…. Сведенные судорогой пальцы упорно отказывались подчиняться, горло, точно перехваченное медицинским жгутом, хрипело от чудовищного напряжения, пытаясь протолкнуть внутрь хотя бы маленькую каплю живительного кислорода.
     Бесполезно. Здесь его нет. Нитроглицерина нет. Его нет в кармане рубашки, в коробочке с дискетами, в ящичках стола, это очевидно. А где же он? Где! Где? На кухне. Точно. Лежит себе в… в маленькой… плетеной корзиночке, — вместе с зубочистками и квитанциями за свет!!! Лежит себе, дожидается… Не дождется! Все! Понятия «на кухне» тоже нет. Нету… больше… такого… понятия: на кухне. На кухне — это все равно, что… на Луне. На том свете, а не на кухне. Да. Так. Конец. Мне — конец. Думаешь об этом, боишься, ожидаешь чуда. Надеешься: это будет не скоро, очень не скоро! Еще так… много… времени… Вся жизнь впереди, елки…
     Из подмышек Сергея Сергеевича хлынули отвратительные струи холодного пота. Он ощутил животный страх, настоящий страх, страх за свою жизнь. Он никогда не испытывал ничего подобного и это было ужасно.
     — Боже! Боже, спаси меня… Я не вынесу… Света… Галя…
     Шею и грудь пронзили миллионы раскаленных игл. Боль становилась нестерпимой.
     — Па… Па… Па-ма-ги-те!
     С грохотом и тяжелым шлепком незадачливый драматург рухнул на пол.
     — Эй, постой! Постой, говорю! Ты это чего, подыхать собрался? Ну, ты даешь…склифасовский. Во урод! Слышь, долбанный Дюма, кто книжку-то будет дописывать? А? Возьми себя в руки! Слышишь? Возьми! Х.. — в руки, руки — в ноги. Стелькин! Ау! Да будь же ты мужиком! Хотя бы раз в жизни, твою мать…
     Но упустивший последнюю возможность стать мужиком Сергей Сергеевич не слышал и не видел ничего. Содрогаясь от постыдного желудочного спазма он медленно полз к дверям; монотонно, размеренно, тупо, оставляя на паркете вонючие пятна собственного дерьма.
     — Похоже, каюк, господа, — с сожалением протянул Соломон. — Финита! Его уже Боженька на член нат...вает. Не кричи, майор. Зря стараешься…

     4

     Многолюдные и пьяные поминки близились к концу. Гости стали разъезжаться. Сначала по одному, затем поперли группами по два и по три. На прощание они говорили разные хорошие слова и пили на посошок. Наконец, вешалка в прихожей опустела.
     Тут новоиспеченная вдова Галина Аркадьевна Стелькина решила, что и ей необходимо как следует выпить. Помянуть несчастного Сергея, снять нешуточный стресс, словом, отвлечься, совсем немножечко, интеллигентно, в рамках траура. Ничего такого.
     — Как говориться, тех, кто в могиле уже не вернуть, а нам тут еще жить да жить. Так почему двум одиноким женщинам не посидеть? Верно, Лидусь? — Галина Аркадьевна достала две чистые стопки и пододвинула одну из них своей давнишней подруге Лидочке Перегуд. — Лично я не вижу причины!
     — А то! — Схоронившая двух мужей Лида Перегуд, пользовалась у начинающих вдовиц непререкаемым авторитетом и уважением. — Будет болеть, Галочка. Будет. Вначале сильно. Потом — уйдет в глубину. И ослабеет. Со временем, конечно. Давай, помянем твоего Сереженьку. Хороший он у тебя был, порядочный. Настоящий человек науки. И денежки, кстати, умудрялся зарабатывать! Особенно в последнее время. Царствие ему небесное, земля пухом, мы всегда будем тебя помнить, дорогой ты наш человек…
     Они выпили по первой и закусили остатками поминального винегрета.
     — Сколько же вы с ним прожили, двадцать четыре? Эх, не дотянули до серебряной свадьбы. Чуток не дотянули! Ладно тебе, Галка. Не плачь. Не плачь, слышишь? Я кому говорю! Ты всегда была ему хорошей женой, упрекнуть тебя не в чем!
     — Скажешь тоже. Всякое у нас бывало. Всякое и разное. Вот умер он, а мне теперь кажется, что и не знала о нем ничего…
     — Ты? Не знала? Глупости. Ты ведь его любила. А когда, Галь, любишь, то и сливаешься с человеком целиком. Вот я, например, когда похоронила Юрку…
     — Погоди, Лид. Я тебе сейчас, кажется, что-то расскажу.
     — Опять какие-то тайны? Наверное, женские! Расскажи, конечно. Выговорись, лапа. Так что там у вас случилось?
     — Не знаю даже, как и сказать, — Галина Аркадьевна озабоченно потерла переносицу. — Понимаешь, тут такое дело, в общем, я ведь, когда его нашла, была одна. Одна совершенно! Приезжаю домой, он лежит, в коридоре, на полу, весь… Я тебе рассказывала…
     — Ну, и-и-и… что? Что дальше?
     — Дальше — «скорая», потом — реанимационная бригада, соседки сбежались, то-се, дозвонились в морг, вернее, служба там у них какая-то есть специальная, которая ездит и забирает. Тела. Сказали: ждите. Приедем. Когда? Скоро. Ну и все! Соседки по домам, врачи по своим делам, а я сижу, жду. Жду!
     — Галка, ты меня пугаешь. Только не надо говорить, что он с тобой… общался. Или еще чего. Пожалуйста! В такие минуты частенько мерещится разная ерунда, поверь. Я вот, когда схоронила Юрку, спать не могла, наверное, с месяц! Только закрою глаза, только задремлю, — кажется, будто он рядом. Рядом! Спит!
     — Ничего он не говорил, не волнуйся. Лежал себе мешком под простыней и ни гугу. Только стала я себя накручивать: вот, мол, думаю, как же он поедет весь в дерьме? Нехорошо это. Что я буду за жена, если собственного мужа обмыть не в состоянии? Надо бы, думаю, ему хотя бы штаны переодеть, а то совестно, честное слово!
     — Ой, Галь, погоди. Так ты что ж, САМА его переодевала??
     — Ясное дело. Ни к чему, думаю, чтобы эти, как их там, санитары смеялись и глумились…
     — Галка, ты святая. Я всегда говорила — ты святая! Истинный Бог!
     — Не перебивай. Я уж дорасскажу, а там будешь комментировать. Короче, снимаю я с него штаны, а у него в заднице — карандаш.
     — А?
     — Бэ! Торчит из задницы карандаш! Чего тут непонятного?
     Искоса взглянув на потерявшую дар речи подругу, Галина Аркадьевна невозброняемо продолжала дальше: — Я уж по этому поводу… думала. Можешь себе представить. Всякое. Но как ни крути, а получается, что засунул он его себе сам, для кайфа. Стимулировал себя, видать, таким образом. Для улучшения творческого воображения. А ты говоришь — сливаешься! Целиком! Может, он и вообще был скрытый гомик. А может — извращенец. Ну? Скажешь чего, а, Лидусь? Комментарии будут? Нет? Тогда я налью. Давай скорее выпьем. Не хочется жить. Не хочется знать. Не хочется помнить.
     Женщины выпили по второй и закурили.