Наш Конкурс

Александр Гусев родился 8 октября 1988 г. в Москве. Окончил ИнЭП («финансы и кредит»). Преподаватель шахмат, критик. Пишет стихи с 14 лет. Победитель «Битвы поэтов – 2014». Это его первая публикация.
      Александр Гусев: «Поэзия, чаще всего, – это способ зацепиться за прошлое. От прошлого очень тяжело избавиться. Допустим, вы любили человека. Ну, или думали, что любили. Не стоит выяснять причину, но так уж сложилось – вы больше не вместе. Замечаете вы это или нет, но тот человек продолжает быть с вами: в схожести прикосновений, в чертах лица, прическе, образе, мелькнувшем в толпе, в привычках, в доступных только вам двоим шутках, в аромате духов и, главное, в местах – местах, принадлежащих вам двоим. И странно, и тяжело – и прекрасно то, что со временем это не проходит... И теперь единственный способ облегчить свое бытие – не частичная амнезия, не поиск замены, не уговоры самого себя, что тот человек, которого ты любил, отнюдь не идеален, – нет, единственный способ облегчить свою жизнь – признать! Да, принять, что тот самый человек, причинивший тебе столько радости и печали, нанесший тебе столько счастья и разочарования, навсегда останется частью твоего сердца. И время, принадлежащее вам, будет одной из лучших частей твоей, в общем-то паршивенькой, жизни. Единственный способ не вздрагивать очередной раз, снова обознавшись в толпе, – быть искренне счастливым обладателем той самой злосчастной любви. Быть благодарным судьбе за эту возможность – возможность чувствовать, что ты способен, ты, черт возьми, был способен любить кого-то кроме себя...»

АЛЕКСАНДР  ГУСЕВ

«Я ЖИЛ В ТЕ ДНИ НА ФАБРИКЕ ЦВЕТОВ…»

* * *

Знаешь, у домика, где тем летом мы были вдвоем,
Покосилась и прохудилась крыша.
Сливы больше не зреют, зацвел небольшой водоем,
Все разъехались, стало заметно тише.

На базаре я встретил хозяйку дома, она постарела, но
При делах: шебуршит, продает клубнику.
Говорит: натурального мало, все стало подделано
И обман так скрыт – не найти улику.

Я сбежал от трепа, решил посмотреть на дом;
Дальний пригород – словно другая планета.
Домик действительно жалок, но спасибо ему на том,
Что укрыл нас в то самое-самое лето.

Постоял. Пара уток выпорхнула из зарослей камышей,
Чем тебе не метафора от природы?
Помню, боялся времени, больше чем ты мышей.
Мы смеялись, так проходили годы.

Не ругайся: на диване оставлены пятнышки от чернил.
Извини, что не вхожи в подъезд с торсом нимфы в нише.
И прости, что так целовал тебя ночью, что разбудил,
Как тем летом, в домике с очень красивой крышей.


* * *

Я жил в те дни на фабрике цветов,
И спал в долине маковой, у моря;
Я пил вино, но только двух сортов:
«Прощание любви» и «Омут горя».

Я собирал росу с плакучих ив,
Бросал каменья в озеро печали.
Мечтал забыть, ни разу не простив,
Перебирая образы и дали,

В которых ты, быть может, влюблена
В простую жизнь без кислого осадка.
И думал я, что всё – моя вина:
Мой приговор, моя судьба остатка.

У тишины на все был дан ответ.
Я пачкал лист, я протирал посуду,
Но чувствовал лишь то, что меня нет –
Настолько нет меня, что я повсюду.



* * *

Катерине Новиковой

Я пишу стихи, ты заводишь щенка:
Заново учиться быть одному.
Моих губ не помнит твоя щека,
Но претензия эта – к кому?

Я плетусь в кафе, ты идешь в салон:
Новых платьев ворох спешит домой.
Мой кофе твой не прогонит сон,
Твой наряд не снят, не оценен мной.

Я учу детей, ты идешь на медаль:
Лучше узнать тебя не дано.
Моя Рифма с золой достает печаль
И новой надеждой ведет на дно.

Я бегу от себя, только ты уже там,
Избавляешь чужие глаза от моих.
Если наша история – просто хлам,
Не читай, никогда не читай этот стих.



* * *

Катерине Новиковой

Поцелуешь Ее на прощание в нежную щечку,
И почувствуешь жалость к своим пересохшим губам.
Она скажет «прощай», поправляя на шее цепочку,
Не оглянется мне – как нежна Она в том, как груба.

И домой не спешу: там ни с кем не назначено встречи,
Кроме чашек немытых и долгого взгляда в окно.
Я опять убежал от бессмысленной пламенной речи,
Я опять измерял тротуаров ночных полотно!

Но покуда изрыгнутый в город утробой подземной,
Ничего не нашедший, отвергнутый серым зрачком,
Прорываясь сквозь говор и прищур мечты иноземной,
Я махну от Тверской до Арбата полночным скачком.

Если есть на земле расстояние, равное мере,
Что я отдал бы за избавление от Ее чар,
Я прополз бы его на израненной временем вере,
Без надежды простить Ей небесный чарующий дар.

Мне не стыдно восславить Ее изумрудные струны,
Мне не страшно идти на прививку от мыслей о Ней,
Я всего лишь кочевник, такой же, как дикие гунны,
От степей темных окон до нежных полночных огней.


* * *

Отпусти меня в улицы звездные,
На свободу проспектов и крыш.
Ленты света, дыханья морозные…
Засмеюсь, когда ты загрустишь.

Отпусти меня в улицы мокрые,
К причащенью водою из луж.
Плен свинца, отражения блёклые.
Лот печали и сырости куш.

Отпусти меня в улицы с именем,
К мыслям, к воле «зажженных людей».
Их надгробья, покрытые инеем,
Твоих рук загорелых теплей.

Отпусти меня в улицы улиц,
Отпусти в города городов!
Я уйду, чтобы вместе проснулись
Солнце солнц и ветер ветров.


* * *

Есть два взгляда на мир... То есть три.
(Постоянно забываю про этот «да похер»*.)
Первый взгляд, он как «странствующий» артрит,
Как кусающие в причинное место блохи:
Приходит, конечно, рожденный в стресс,
Он берет и за соски выжимает эго,
Это взгляд машин на машинный пресс,
Словно пять зим провести без снега.
Сумбурен, часто бывает нетрезв:
Мол, да разве не видишь как тяжко?
Взгляд – грубый пессимистичный надрез,
Из которого утопии вылезает няшка.

Взгляд второй, он – как солнца звон,
Ворвавшийся в пасмурный день,
Как ночь в разговорах, как нежный стон,
Гулящая, долгожданная воскресень.
Бегает этот взгляд, озорной, блестит,
Выдает сердце потрохами радости.
Смотри, забыл про мигрирующий артрит
Старичок, и детям улыбчиво дарит сладости.
Он такой оптимист, этот взгляд доброты,
Мол, все еще будет! а если было, то повторится!
Взгляд такой презирает условности и понты,
С ним даже морды легко превращаются в лица.

Взгляд третий. Да, про него забываем мы,
А он забывает забот повседневность.
Так ленивые, важные, дремлют сомы;
Этот взгляд растворяет богатство и бедность,
Ему все нипочем, мол, иначе нельзя,
Взгляд, как жизненный путь мудреца или барда:
«Своего ничего, а чужого не взял», –
Отрешенность, в коей рождается правда.
Этот взгляд не наденет оковы мольбы,
Не скребет по душе, не грубеет за крохи,
И, приняв неизбежность и силу судьбы,
Он тихонько, но твердо промолвит:
– Да похер...

_____________________________________________________________
* Некогда буквы алфавита имели имена: Аз, Буки, Веди... От формы буквы Х, которая называлась Херъ, произошел глагол похерить – то есть крест-накрест перечеркнуть, в переносном смысле – не придавать значения (прим. ред.).

* * *

Если отдаваться чему-то, то полностью,
так, чтобы лишь об этом, до бреда:
пусть каждая минута переполняет полости
души – смыслом, глубиной цвета.
Потекут в одном направлении
мысли
потоком смывая единообразие,
привлекут откровением
тайны
Америки и Евразии...

Только обойди бремя
следований и поклонений,
не вставай у подножия
с табличкой «Будь на вершине!»
Толика усилий, время,
разодранные колени –
и, с милостью Божьей,
познаешь высокогорный иней.

Это всегда искусство,
творчество, Его дыхание,
когда жить – не просто вкусно,
но и неизменное, отрешенное созерцание.
Если отдаваться чему-то так, что ничего кроме,
подмечая красоту невозможности повторений,
то забываешь о сне, одежде, обеде и – даже – о доме,
вливаясь в поэзию лучших стихотворений.


* * *

Быть может, мы сошли с ума?
Я вас прошу задуматься на миг,
Как жить, если в душе зима?
Как быть, если сердца – ледник?

Ведь на планете больше миллиарда
Людей, что голодают каждый день.
Из красной книги – взглядом леопарда –
На нас глядит бесчувственности тень.

Я знаю, многим все равно,
Они не думают о новом поколении.
Война и смерть для них – кино,
Они живут в глобальном отупении.

Так что же, мы в своем уме?
И помним, что Земля у нас одна?
Я верю, в непроглядной тьме
Есть разум, что не даст коснуться дна.


* * *

Сегодня мир торгует всем:
На деньги любви воздвигаются храмы,
Где боги торговли не терпят дилемм,
В ценный металл обратив наши драмы.

Не терпят они и измен ремеслу,
Не любят свободного сердца порыв;
У них есть набор «Всё, что нужно ослу»,
Довольны они, им тебя наградив.


* * *

Сколько отдано жизней и сил,
Сколько брошено слов тишине?
Память святости братских могил,
Будет вечно вещать о войне.

Строй безликих героев, кто смог,
Заслонить своим сердцем страну,
Маршем путаных, мраморных строк,
Свою доблесть пронес сквозь войну.

Вера, честь, понимания нить...
Павшим дань, за спокойные сны, –
Наша преданность – Мир сохранить
Вдалеке от ненужной войны.

Охраняя молитвой свой дом,
Помнить силу и правду добра;
Освятив поднебесье знамен,
Очищающим, светлым «Ура!»



* * *

И. А. Бродскому

То ли снег, то ли дождь – не поймешь... и не надо;
Ты бредешь вдоль витрин всех цветов мармелада,
И преграда душе в этот час и награда –
Серый купол небес, диких уток армада.
Холодеет по лужам отсутствие мая,
Не простужен пока, и, к мосту подбегая,
Ты застигнешь, под отзвук собачьего лая,
Подржавевшее тельце речного трамвая.

Остановишься, мост перейдя на две трети:
Вот в автобусе спят на экскурсии дети,
Вот опять загрустил ты о детстве, о лете, –
Здесь ли место твое на огромной планете?
И боишься курить из-за страшной болезни,
Что бы сделать, да так, чтоб не стать бесполезней?
И опять все по кругу: что будет, что если...
И чем каменней город, тем сердце железней.

Этот мир неизбежно кончается краем,
За которым – мы верим, но только не знаем.
Помнишь юность за скошенным старым сараем
С белокурой девчонкой? Не это ли раем
Ты боялся назвать, чтобы все не исчезло,
Будто в слове твоем укрывается бездна?
Что теперь вспоминать, все равно – бесполезно!
Память с нами играет – как это не честно.

Чтобы не проиграть, нам нельзя возвращаться,
Суждено уходить, расставаться, прощаться,
И с движением, как с юной девой, венчаться,
Пусть в пространстве – стоять, но во времени – мчаться.
Мы бежим, соревнуемся с собственной тенью,
Как с единственной мерой любому движению,
Отдавая былое время-сожжению,
Доверяя грядущее воображению.