На первую страницуВниз
Елистратов Владимир

Владимир Елистратов

 

САБАТАШИ  РУСИ

“Сабаташи руси” — по-арабски значит: русские туристы. Воспроизвожу так, как услышал. В Египте, по дороге из Каира в Хургаду. Не уверен, что верно. Но менять не намерен: именно в такой огласовке слова эти, как пепел древних цивилизаций, стучат в мое сердце.

В туристические поездки по дальнему зарубежью я ездил несколько раз, и должен сказать следующее: самым сильным, самым сокровенным, “подкожным” впечатлением от любой страны неизменно оставались “сабаташи руси”. Сабаташи руси, попадая в Египет, Грецию, Италию или еще куда-нибудь подальше, сразу же как бы завоёвывают здешний ландшафт, руины древних памятников, местных “аборигенцев” (как выражался один ставропольский “сабаташ”, похожий на лермонтовского Максим Максимыча с полукилограммовой золотой цепью на шее), они завоевывают интерьеры гостиниц, магазины — словом всю эту культурную колыбельность или экзотическую первозданность, завоевывают без всяких усилий, одним своим присутствием.

Ни Колизей, ни Луксор с Карнаком, ни Парфенон — ничто не затмевает самобытности русского сабаташа. Здесь действует какой-то великий закон, понять который мы не в силах. Русский турист рубит гордиев узел Культуры мечом своей природной непосредственности. Вот как красиво и точно определю я данный феномен.

Я перебираю в памяти все эти узлы и мечи. Возникает несколько ярких вспышек сознания, несколько абсурдистских фотографий из туристического прошлого, которые я никогда не забуду. Вот только одна из них.

Поезд Флоренция — Рим. Аккуратное купе. Все из уютного сероватого пластика и мягкого желтоватого дерматина. Свежее майское утро. Поезд почти пуст. На стенах гравюры с видами итальянских городов — в аккуратных деревянных рамочках, как настоящие, под старину, хочется рассмотреть их поближе и подольше — и увидеть кракелюры. За окнами на невероятной скорости несется назад, во Флоренцию, Тоскана. Вся она в зелени, с жемчужным морем и небом, серебристая, ленивая, прохладно-роскошная, влажная, как кожа слегка загоревшей купальщицы, только что вышедшей из моря. Полная гармония плоти и духа. Дух не бежит, сломя голову, от плоти, плоть не несётся, как петух за курицей, за духом. Спагетти и месса — как влюблённые голубки. Даже огромная скорость экспресса кажется ленивой. Куда спешить, когда гармония уже достигнута?

Мелькают названия: Follonica, Livorno, Piombino... Звуки прямо итальянские! Говорят, итальянский язык — самый сексуальный в мире. Были даже исследования и все такое. Не знаю. Мне кажется в итальянском языке есть что-то умеренно буддийское. Фонетическая нирвана, выход из моря страданий, тихая радость, отсутствие острых желаний, вечная сиеста. Тосканский язык — это как будто целуешь жемчуг. Я смотрю на всякие итальянские названия и тексты, которые мелькают за окнами поезда и которые я не успеваю понимать. Чтобы по-настоящему почувствовать итальянский язык, его ни в коем случае нельзя учить. Это первое. Второе: ни за что нельзя слушать, как на нем говорят русские проститутки. Тут уже целуешь не жемчуг, а пепельницу, причём, разбитую. И, наконец, третье: ни одного сабаташа. Сабаташ бесцеремонно хлопает итальянского Будду по плечу и спрашивает его: “Уэа туалето, мсье?”

Поезд тактично притормаживает. Мимо плывет название городка, которое я не успеваю прочитать, но звуки которого пахнут водорослями и свежими креветками. Что-то объявляет женский голос по вокзалу. Я не понимаю ничего, потому что не хочу понимать. Я слушаю, как она тянет ударные гласные: Staziooone, treeeno... Как будто волны набегают на тосканский песок, лениво останавливаются на нем на мгновенье — и опять откатываются назад. Как будто сладко потягиваешься утром, застывая в блаженном напряжении, — и снова расслабляешься.

Поезд останавливается. Я смотрю в окно и не верю глазам: передо мной, прямо напротив, ржавый плакат, на нем черным по желтоватому надпись: “По путям не ходить”. “Не”, разумеется, аккуратно зачёркнуто жирной царапиной. Несколько секунд я не понимаю родного языка. Наконец в мозгах звучит злобный голос нашего районного алкоголика Никандрыча.

Дело было так. Года три назад на платформе М..., что на севере Третьего Рима, задавило мужика. Мужика накрыли целлофаном. Мимо проходили люди — охали, крестились, отворачивались. Никандрыч (по-настоящему его зовут Николаем Кондратьичем) был как всегда пьян. Он подошёл к трупу, постоял, покачался, укоризненно дёрнул головой и, икнув, выдал: “Сказали ж тебе, блядь, не ходить по путям!” Мужик получил хороший урок, он больше не будет.

Это они, сабаташи руси, ходили по тосканским путям. Это для них, сабаташей, выставили здесь, на путях, предостережение. Неисповедимы пути Господни, и вездесущи сабаташи руси! Какими же косяками, какими стадами и популяциями надо таскаться по Тоскане, чтобы в маленьком тосканском городишке появилась такая надпись? Это всё равно что в Арзамасе вдруг появится объявление на суахили: “Выгул самок гиппопотамов до обеда строго воспрещён”. Но это будет вопиющим абсурдом, пародией и безвкусицей. А здесь — здесь есть нечто метафизическое. Здесь не пересечена грань, за которой начинается хаос, зубоскальство и абсурд. Здесь никто никого не хотел рассмешить. Здесь есть жизнь, какая-то глубинная правда, реализм, вернее и весомее — реализьм: сабаташи руси, блуждающие по неисповедимым путям Тосканы!

Воистину: Москва — Третий Рим, и Четвёртому не бывать. Хочется добавить по нашему, по-сабаташески: ни х... не бывать!

На первую страницу Верх

Copyright © 1999   ЭРФОЛЬГ-АСТ
 e-mailinfo@erfolg.ru