ГАЛЕРЕЯ  «ЭРФОЛЬГ»
живопись, графика, скульптура

		КОММУНАЛКА Инструкция-рекомендация (вполне подробная) для вселяющихся в коммунальную квартиру, или Попытка понять, изменилась ли хоть как-то жизнь коммуналки со времен Зощенко
Как защитить? Оргалит, см. техн. 61 х 50 см. 2001.
		Тут происходит в коммунальной квартире сплошная ерунда, волынка и неразбериха... М.Зощенко. Рассказ о беспокойном старичке.

     Когда мы заселялись жить в коммуналку, было лето, и все жильцы разъехались. Жил только квартирант, снимавший одну из комнат, югослав-строитель по имени Милан.
     Переезжали мы вечером. Милан только что пришел с работы, мы с ним познакомились на кухне, разговорились. Он выразил радость по поводу того, что его соседями будут такие милые люди, как мы, и еще выразил сожаление по поводу того, что такие милые люди поселяются в коммуналку на постоянное место жительства.
     Милан поделился с нами, что никогда до приезда в нашу страну (а поездил он много), не подозревал даже, что существует такой странный способ проживания — коммуналка. Когда агент по недвижимости, подбирая для Милана жилье подешевле, предложил ему этот вариант, Милан долго не мог понять, как это можно снять квартиру, в которой уже кто-то проживает! Агенту пришлось потрудиться, чтобы объяснить Милану, что к чему, и все равно Милан ничего не понял, пока не увидел все сам.
     Милан рассказывал очень эмоционально, было интересно его слушать, но мне надо было разбирать вещи, поэтому я потихоньку ретировалась из кухни, оставив мужа выслушивать удивления-рассуждения Милана.
     Когда я проходила по длинному коридору, зазвонил телефон. Я уже успела раздать всем своим номер здешнего телефона, и смело подняла трубку: «Але!»
     «Але», — ответил мне неуверенный женский голос. — «А Милан где?»
     «Он на кухне, сейчас позову», — ответила я, и крикнула: «Милан, вас к телефону!»
     «К телефону?» — растерялся почему-то Милан, но трубку взял.
     Комната моя рядом с телефоном, поэтому я невольно слышала, как Милан только сказал: «Але», потом долго молчал, но было слышно, как в трубке все просто кипит от возмущения. Наконец трубка замолчала. Милан стал что-то быстро объяснять на своем, сербском, но последнюю фразу я поняла: «Чи ты знаешь, шо такое коммуналька?»
     Трубка не знала, и Милану пришлось что-то долго ей объяснять. После его объяснений трубка что-то спросила, и Милан ответил: «Да, да, он на кухне!»
     Я чуть не упала от смеха. Как хорошо, что сербский чуть-чуть похож на русский! Мое воображение дорисовало мне последнюю фразу, которую могла сказать на другом конце провода, несомненно, югославская жена Милана. Сказала она, наверное, следующее: ладно, хватит оправдываться, поняла я, не дура, что такое «коммуналька»: все почему-то живут вместе; но ты мне только скажи, вот у этой коммунальки, которая подходит к телефону, муж-то хоть есть?
     На что Милан честно и уверенно ответил: да, да, есть; он на кухне.
     Почему Милан раньше не объяснил жене, какую странную квартиру он снял, непонятно. Может, он думал, что все равно она не поймет — как это объяснишь по телефону, да еще и международному? Разоришься ведь, объясняя. И потом, не ожидая новых жильцов, он надеялся, что все лето будет подходить к телефону сам, а оно вон как получилось!
     На то и «коммуналька», чтобы в ней неразберихи всякие случались!

Никого Оргалит, м. 60 х 40 см. 2000.	Незакрывающаяся дверь Оргалит, см. техн. 35 х 40 см. 2001.	Воскресенье Оргалит, см. техн. 70 х 40 см. 2001.

* * *

…одно только неудобство —
по вечерам коммунальные жильцы
лезут в ванную мыться…
М. Зощенко. Кризис.

     Разницу между общежитием и коммуналкой, не то что приехавшие из-за границы, но даже из нашей провинции, люди совершенно понять не могут: и там, и там — у каждого комната, а кухня, туалет и ванная — общие.
     О, наивные! При чем тут комнаты! Отличается коммуналка от общежития, как древнегреческие Афины от Спарты. Да, в общежитии человеку предоставляется комната (иногда напополам с другими проживающими такого же пола), но предоставляется она: во-первых, на временное пользование, во-вторых, под обещание соблюдать целый ряд законов и правил. Написанные когда-то во времена Царя Гороха, эти правила непонятным образом остаются актуальными до сих пор и ревностно охраняются администрацией (комендантом, воспитателем и т.д.). Хоть это и вызывает негодование проживающих, но все равно они понимают: правила есть правила, даже в общественном транспорте правила висят на стене. Поэтому бессмысленно что-то возражать. Жильцы хоть и возмущаются, но — включают музыку, приглашают гостей, и даже наводят порядок — все по правилам и в строго отведенное для этого время.
     В коммуналку же человек вселяется по ордеру, т.е. практически на всю оставшуюся жизнь (если только он не стоит на очереди на квартиру или не произойдет чудо какое-нибудь в виде тройного обмена или кончины троюродной бездетной тети — владелицы отдельного жилья).
     Заселяясь в коммуналку, человек обнаруживает, что правила никакие нигде не висят, и никто не объясняет, что и когда надо делать, что можно, а чего нельзя. Поэтому, в большинстве случаев, каждый вселяющийся «приходит со своим уставом в монастырь», в котором уже проживает несколько человек, и у каждого — свой устав, свое понятие, как все должно происходить. Именно — у каждого свой, а не общекоммунальный, устав. Правил нет, все — по понятиям.
     Сначала на вновь прибывших смотрят с опаской, затем, обзнакомившись, начинают рассказывать им, какие невыносимые люди жили раньше, до них, в этой комнате, потом все привыкают друг к другу и перестают — сначала рассказывать, а затем (очень часто) и разговаривать вообще.
     Иногда дело доходит до взаимных гадостей. Рассказывает бабуля другим старушкам на лавочке:
     «Я суп варю — на кухне не оставляю, нельзя: соседка мне туда мыло бросает со зла… Откуда знаю? Да я как супа поем, у меня сразу живот и расстраивается… Где храню? В комнате, в шкафу… Что значит, в шкафу прокисает и поэтому живот расстраивается? Я же вам говорю, соседка мыло бросает, поэтому расстраивается!»
     Вам смешно, и кажется, что у бабули старческий маразм, не так ли? Может быть, но один мой знакомый, парень молодой и здоровый, недавно женился и переехал от мамы (из отдельной квартиры) к жене (в коммуналку). При встрече я спросила, как ему живется. Вот что он рассказал:
     «Представляешь, у нас если мясо поставил варить, надо рядом стоять, как на посту, а не то или мясо украдут, или кинут в кастрюлю что-нибудь несъедобное…»
     Ну что я могла ответить? Я сказала, что если это его утешит, то пусть знает, что у меня сосед если напьется, то из кухни просто надо все выносить. Соседу пьяному все равно, что есть, он может даже цветы в горшках понадкусывать, а уж если мясо…
     Сейчас, имея большой коммунально-жизненный опыт, могу с уверенностью сказать, что самый удачный вариант коммунальной жизни, это когда возникает в коммуналке какой-нибудь спонтанный лидер (типа Маргариты Павловны из «Покровских ворот»). Лидер сам назначает себя и мировым судьей и командиром (короче, он — и законодательная, и исполнительная власть в одном лице). Народу, конечно, не всегда это нравится, иногда народ даже бунтует — решительно или так, для порядка. Но все равно, хоть какая-то упорядоченность жизни при таком раскладе все же соблюдается.
     Если же «вожака» в коммуналке нет, тогда коммуналка — просто территория свободного поведения, жизнь на которой протекает под девизом: «Не дадим участковому остаться без работы!»
     Это как у А.Райкина: вы натянули на кухне веревочки, а я — засолю в ванной огурчики… а почему, собственно, нет? Разве где-то написано, что нельзя? Кто сможет доказать, что есть такое правило: «Нельзя в ванной солить огурчики!» А?
     А если нет четких правил, то сразу начинается: не могут разобраться, кто, когда и каким образом должен выносить мусор, мыть полы, натягивать бельевые веревки, оплачивать свет, делать ремонт, вкручивать лампочки и, вообще, менять все, что вышло из строя — уже после перестройки и ЖЭК этого менять не обязан.
     Дело доходит до казусов (но ведь это коммуналка, без казусов никак нельзя!).
     Пришла я как-то к подруге на Сретенский бульвар, в большую коммуналку в старинном доме. Зашла в квартиру, смотрю: у каждой двери висит сиденье для унитаза. Я спрашиваю, удивляясь:
     «Это еще что за подковы на счастье?»
     Подруга смеется:
     «Какое там счастье! Это мы ругались-ругались: кому и когда мыть туалет; доругались, что все перестали мыть. А он же грязный — что делать? Вот и купили каждый себе свое сиденье — и ничего, вроде как и чисто…»
     А один знакомый рассказывал:
     «На кухне потолок сыпаться стал — решили, что нужен ремонт. Стали деньги сдавать, Ивановы не сдают и все. Хоть убей! Раздали тогда деньги обратно, и каждый над своим столом побелил потолок сам. Теперь у нас потолок полосатый. Над столом Ивановых — черная обсыпающаяся полоса, и над столом Петровых…»
     «А Петровы почему не побелили, они же вроде сдавали деньги?»
     «Да, сдавали. Но они только соглашались сдавать деньги, чтобы кто-то побелил, а сами не умеют и не хотят; сказали, им ни к чему, они в очереди на квартиру стоят, могут и потерпеть, подумаешь, потолок обсыпается, весь не обсыплется… А ведь у нас еще в ванной потолок страшный, что будет? Не знаю…»
     Об электричестве и лампочках в коммуналке можно написать целую книгу анекдотов, но самым интересным мне кажется рассказ того самого парня, который караулит кастрюлю, когда варит мясо:
     «…Не хотят платить за общий свет, каждый считает, что он меньше всех расходует электричество. А платить надо, а то отключат! Закончилось тем, что каждый провел из своей комнаты отдельный провод в туалет и повесил лампочку. У каждого теперь в туалете своя лампочка, она оплачивается по счетчику в комнате, и включается, соответственно, в комнате.
     Туалет у нас теперь нарядный: висят, как пять груш, персональные лампочки!
     Живет у нас одна старушка, пройдоха екатерининских времен, так она ночью, чтобы свою лампочку не жечь, следит: если какой-то жилец пошел в туалет, она — тихонько за ним следом, чтобы успеть прошмыгнуть в туалет и сделать свои дела до того, как жилец спросонья успеет вернуться в свою комнату и выключить свет!»
     Истории, конечно, «нарочно не придумаешь!»
     Зощенко бы понравились, это точно.

Кухня Оргалит, м. 50 х 35 см. 2000.	Дорогие соседи Оргалит, темп. 50 х 40 см. 2001.	Утренний натюрморт Оргалит, темп. 30 х 21 см. 2000.

* * *

Окоп — как коммуналка,
жить вроде можно, спрятаться негде…
М.Светлов. Из писем с фронта.

     Вот и нарисовался потихоньку портрет коммунального жителя. Это существо, действительно, как будто из окопа какого-то выскочило: оно постоянно напряжено неудобствами и реальной угрозой каких-то житейских неприятностей. Существо вечно пытается что-то сэкономить, но не от нужды и не от скупости, а чтобы не отстать от других жильцов, или — чтобы, наоборот, насолить другим жильцам. Существо это вида странного, потому что постоянно держит под мышкой рулон туалетной бумаги, с одной стороны, и сиденье для унитаза — с другой. Глаза существа постоянно бегают, следят: как бы чего-то моего кто-то не прихватил, как бы не испортил!
     Неудивительно, что существо такое даже при крепком физическом здоровье чаще оказывается психически неустойчивым. Как это у Зощенко: «…здоровый такой мужчина, пузатый даже, но, в свою очередь, нервный».
     Интересно, но Зощенко, описывая драку в коммуналке в рассказе «Нервные люди», не склонен был объяснять нервность жильцов коммуналки самим фактом проживания в ней, он писал:
     «Главная причина — народ уж очень нервный. Расстраивается по пустякам. Горячится. И через это — дерется очень грубо, как в тумане…
     Оно, конечно, понятно, после гражданской войны нервы, говорят, у народа завсегда расшатываются…»
     Зощенко казалось, что во всем виновата гражданская война. Много времени прошло со времен гражданской войны, и еще много чего интересного происходило потом, но драки в коммуналке — дело обычное для любого времени, не зависят они ни от войны, ни от обстановки в стране или в мире. И сегодня каждый день можно увидеть по телевизору какой-нибудь коммунальный мордобой. Жаль, что не показывали все это во времена Зощенко: сколько бы он рассказов написал!
     Одна моя приятельница живет в комнате в хрущевке. Кухня у них — 4 кв.м. с хвостиком, на две семьи. Приятельница моя очень правильная, принципиальная дама, ее соседка — наоборот, дама бесцеремонная и выпивающая. Подраться на кухне для них дело обычное, как для других — сходить в магазин. Причины: не свою тряпочку в руки схватила, не об свой стол облокотилась, грязное что-то в раковину поставила, толкнула нечаянно и т. д., короче, точно, как в «Нервных людях»:
     «Ежик-то, уважаемая Марья Васильевна, промежду прочим, назад положьте…
     На трудовые гроши ежики себе покупаю, и нипочем то есть не разрешу постороннему, чужому персоналу этими ежиками пользоваться…»
     Слово за слово, и пошла драка, потому что все нервные, уступать никто не хочет. А так как кухонька маленькая, 4 кв.м., то серьезной драки не получается, места мало. Ну что рассказывать? У Зощенко очень хорошо все описано:
     «А кухонька, знаете, узкая. Драться неспособно. Тесно. Кругом кастрюли и примуса. Повернуться негде… И, конечное дело, на все натыкаешься. Падаешь…»
     Если убрать из текста слово «примуса», получится все точно, как у моей приятельницы, даже заканчивается так же:
     «Вот те, думают, — клюква, с чего это мы, уважаемые граждане, разодрались?»
     У пресловутой приятельницы моей и ее злополучной соседки всегда после потасовок начинаются муки раскаяния за свое несдержанное поведение, они начинают называть друг друга по имени-отчеству и пытаться пропускать друг друга в кухню, прямо как Добчинский и Бобчинский в «Ревизоре»:
     «Нет, только после вас…»
     «Да как можно, это я после вас…»
     Потом обе начинают идти одновременно и… застряли.
     Из-за тесноты, к сожалению, с этикетом у них ничего не получается, и через какое-то время драка случается снова, и снова — все точно «по Зощенко». Сценарий драки со времен Зощенко почти не изменился.
     Почему почти? Да потому что в «Нервных людях» в конце там милиция в драку вмешивается и наводит порядок. Сейчас милиция стала грамотная, вмешиваться не спешит, как в фильме «Выйти замуж за капитана»: попробуй-ка докажи, что это сосед тебе синяков наставил! Что, не можешь доказать? То-то же!
     Когда мой сосед по коммуналке напился и разбил всю посуду на моем столе, я, наивная, попыталась пожаловаться участковому. Он меня выслушал и сказал:
     «Ну, упал человек спьяну, что же теперь делать? Вот если совершит противоправное действие, обращайтесь, обязательно поможем!»
     Не могу вам просто передать, как мне не хочется ждать, когда он совершит это свое противоправное действие. Просто спрятаться хочется, чтобы не видеть и не слышать, как он его совершит. Но спрятаться мне некуда! Окоп ведь, вернее — коммуналка!

Занято! Оргалит, см. техн. 70 х 40 см. 2002.		Перезагрузка Оргалит, см. техн. 62 х 81 см. 2002.

* * *

Новый быт — детище Октября
(опять где то у Зощенко).

     Обещал как-то Горбачев, что к 2000 году у каждой московской семьи будет отдельная квартира, но не получилось, слишком маломасштабной оказалась проблема отдельной квартиры для каждой семьи «по сравнению с мировой революцией» — или с чем? А, с перестройкой! Мало кто сейчас и помнит об этом, молодежь и не знает, а люди постарше на Горбачева как-то и не обижаются — он ведь не самый главный обманщик, видели они обманщиков и посерьезней, некоторые обещали, например, коммунизм построить, а построили — что? Никто даже и понять, определить не может, что построили.
     Строили-строили, все менялось, сто раз переворачивалось с головы на ноги, с ног на голову, а коммуналки, как были, так и есть, какими были, такими и остались, смысл их не меняется.
     Меняется только вес. Пугалась как-то женщина — инженер-строитель: «Какой кошмар! В одной квартире — три холодильника, три телевизора, три компьютера, — это же рухнет когда-нибудь!» Да, времена изменились — это вам не три примуса!..
     Стало мне интересно, а откуда коммуналки взялись вообще, почему это иностранцы и наши провинциалы даже не знают об их существовании?
     Почитав о жизни и быте разных народов в разные времена, начиная с зари человечества, нигде не смогла я найти хоть что-то похожее по своему устройству на коммуналку.
     Конечно, в деревне коммуналки не может быть, потому что много места, простор, каждый, кто неленив, без проблем строит себе дом. А в больших городах — плохо ли, хорошо ли жили люди, даже если плотность населения была такая, что негде яблоку упасть, все равно всегда сохранялся главный, первобытный еще принцип: у каждой семьи должен быть свой очаг, даже если члены семьи штабелями лежали вокруг него, очаг никогда не делился ни с какими посторонними людьми, в смысле — соседями . К очагу могли приглашать гостей, каких-нибудь запоздалых путников, но постоянно делить с соседями — никогда!
     Так кто же тогда придумал коммуналку?
     Вот когда появились мечты о коммунизме, промелькнуло там что-то об общем быте, поэтому после октября строители коммунизма взялись за быт крепко.
     Хорошо описано это у Булгакова в «Собачьем сердце»: профессор Преображенский пытается отстоять свое право есть в столовой, готовить на кухне, работать в кабинете, гостей принимать в гостиной, а спать в спальне, но Шмондеры настроены серьезно: не годится иметь столько комнат одному, поэтому мы к вам подселим еще кого-нибудь. Отсюда и второе название коммуналки — «квартира с подселением» (очень смешное, на мой взгляд, название). Коммуналка — более звучное название, от слова «коммуна», звучит торжественнее и серьезнее. Ну вот, наподселялись, короче, а потом и сами не рады, сразу стали мечтать, что в необозримом будущем, ближе к коммунизму, коммуналки пропадут сами собой, растворятся во всеобщем благополучии.
     Зощенко мечтал в рассказе «Кризис»:
     «Лет, может, через двадцать, а то и меньше, у каждого гражданина, небось, по цельной комнате будет. А ежели население шибко не увеличится и, например, всем аборты разрешат, — то и по две. А то и по три на рыло… С ванной.
     Вот заживем-то тогда, граждане! В одной комнате, например, скажем, спать, в другой гостей принимать, в третьей еще чего-нибудь… Мало ли! Делов-то найдется при такой свободной жизни…»
     Ну вот, как говорится, «за что боролись, на то и напоролись!» (бедный профессор Преображенский!)
     Что же было потом? И население не сильно увеличилось, и аборты разрешили, и строительство всегда велось ударными темпами, но Зощенко не дождался, когда же это у каждого будет по три комнаты. Похоже, что и мы не дождемся.
     Те из коммунальных жильцов, у которых с чувством юмора в порядке и которым удалось потом вырваться из коммуналки, любят рассказывать или писать о том, что годы, прожитые в коммуналке — это лучшие годы их жизни, что им ой как есть что вспомнить, что они благодарны судьбе и т.д.
     Настрой же тех, которые еще не вырвались, и непонятно, вырвутся ли когда-нибудь, совсем другой, им не хочется пока с теплотой о чем-то рассказывать и благодарить судьбу, им пока только хочется навести порядок и иногда — спрятаться куда-нибудь хоть ненадолго.
     Ведь что там ни говори, человек хоть и высшее звено эволюции, но вышел он из животного мира, и ему, как всякому зверю, нужна своя территория, свое пространство. Особенно — детям. Говорил кто-то когда-то по телевизору: если бы Лев Толстой вырос в коммуналке, из него получился бы Салтыков-Щедрин. Кто знает?
     Так какой же можно сделать из всего этого вывод? Что можно пожелать вселяющемуся в коммунальную квартиру?
     Ни в коем случае не надо желать терпения — оно всегда потом когда-нибудь лопается. Лучше пожелать суметь побыстрее расслабиться и побыстрее понять, что если правильно осознать «что же такое коммуналька», то удивляться и возмущаться придется реже, а это значит: ждать, когда наступит время всеобщего благополучия и всем будет полагаться отдельная квартира, жить станет проще и приятнее.

Москва, 2008

На кухне Оргалит, м. 40 х 39 см. 2000.	Матрица Оргалит, см. техн. 62 х 78 см. 2002.