Поп-музыка — вещь более чем преходящая. Искусство — вечно. Тогда поп-музыка не искусство. Между тем музыка эта и есть предмет творчества Валерия Леонтьева. И большинство людей деятельность его за высокое искусство не приемлет.

Вопрос: а стремится ли к этому маэстро? Вариант: не стремится. Если верить артисту (а любое интервью всего лишь авторский образ), он как бы хватается за все подряд без разбора, жанр и стилистика как бы не имеют для него никакого значения. Кажется, Леонтьев — человек настроения, и ему как бы все равно, что звучит (“Люблю ветер” — “Я не плэйбой”, “Там, в сентябре” — “Зеленый свет”, “Девять хризантем” — “Camino”, и так далее).

Сегодня ему хочется петь рок-н-ролл, завтра техно, послезавтра диско… Года через полтора все это встречается в одном концерте. В этой невероятной каше нелюбопытному слушателю (и зрителю) практически невозможно уловить нить творчества.

Между тем она существует. Всепоглощающую способность маэстро можно назвать отсутствием стиля и вкуса. А можно сказать, что всеядность — это необъятный взгляд на мир.

Художник, будь то музыкант, актер, архитектор, ограничивает себя рамками стиля. Он годам этак к сорока уютненько забирается в такую наезженную колею, лишаясь риска неудач и свежих впечатлений. Творчество же способно питаться только новизной ощущений (которая свойственна большинству, увы, только в юности), и так называемая “всеядность” есть умение принимать абсолютно все, не спотыкаясь о жизненный опыт.

Вот эта способность нести сквозь всю свою жизнь отроческое восприятие мира — это редчайший дар. В. Л., вероятно, из тех людей, которые никогда не становятся взрослыми.

Между тем большинству продвинутых граждан кажется, что Леонтьев совершенно не современен. Вот в чем дело. Современность не есть сиюминутность. Это не свойство скоропостижно захватить в потоке нечто сверхмодное из того, что на поверхности. Современность (на мой взгляд) — способность находить новое понимание собственного творчества, своего места под солнцем в соответствии со временем. Способность всегда дышать свежим ветром.

По ощущению, маэстро всегда на шаг впереди сегодняшнего дня.

*  *  *

Продвинутые взгляды отвращает от этого искусства собственно термин “попса”. Однако все, что называется презрительным словом “попса”, вряд ли имеет к Леонтьеву хоть какое-то отношение.

Попса — это тиражный взгляд на мир, тиражная реклама, тиражные композиции. Насколько я помню, Леонтьев никогда не был “кумиром миллионов”. (Вопрос: а ему хотелось бы?) У меня вот так не отложилось, чтобы его песни повсюду неслись из открытых окон, а веселые подростки вовсю горланили их, немного выпив пива.

Кажется, их слышит только тот, кто стремится. Имеющий уши да услышит.

Точно так же и к шоу-бизнесу Валерий Леонтьев не относится. Потому что шоу-бизнес — это прежде всего агрессия. Это непременное желание захватить вас, заставить обратить на себя внимание любой ценой. Порой нельзя открыть кран в ванной, чтобы оттуда не вылился десяток суперхитов. И вам вряд ли попадется среди них Валерий Леонтьев. Точно так же и стильнейшие фотосессии В. Л. едва ли удастся толком обнаружить в печати. В ином городе почти невозможно найти афишу его концертов, а залы между тем трещат по швам.

Уж я не знаю, что тому виной — природная лень маэстро или сознательная политика.

Во всяком случае, чтобы услышать новые песни, вы просто вынуждены пойти на концерт.

Вот только там вы как следует услышите его удивительно стильный и современный голос. Никак не относясь к оперному (как буйство металла и стекла не похоже на античные завитки), вокал этот может превратить в музыку практически любые ноты. На вопросы о “фонере” Леонтьев демонстративно поет что-нибудь вдохновенное а капелла.

Вопрос: что же тогда музыкальный материал В. Л. так часто выглядит вчерашним? — Есть ощущение, что суперсовременные музыкальные направления не позволяют проявиться вокальным данным. Зато лишенный времени стиль, который я бы назвала “шансон”, дает голосу живое дыхание.

Удивительно идут к этому голосу мотивы этнической музыки, находящейся как бы вне времени. Есть вершины искусства, когда таковое располагается как бы над окружающим миром и не имеет даты.

Как известно, смотреть концерты Леонтьева по ТВ бесполезно: видеоряд не передает его вдохновенную экспрессию. А голос передает.

Кстати о передаче творческой энергии. Есть еще удивительное свойство художника. В. Л. способен пробуждать творческие способности у тех, кто их не искал и давать выход проявлениям людей талантливых. По-моему, он как бы центр притяжения творчества. Именно у Леонтьева — лучшие работы декораторов, балетмейстеров, костюмеров. (Не путать с самыми дорогими. Уплаченная сумма не определяет вдохновение.) Вот это вот апогей творчества — способность не только испытывать вдохновение, но и передать его вам.

Вопрос: а какова мера участия В. Л. в создании представлений? Каков вклад его личного понимания декораций, костюмов, хореографии?

С одной стороны, В. Л. удивительно демократичен. С другой стороны, работы иных участников сотворчества ничего общего не имеют с их собственным стилем. Порой кажется, что маэстро все сделал сам.

Еще вопрос. Есть ощущение, что В.Л. куда более трепетно относится к своей внешности, чем к репертуару. А если театр — это и есть костюм, свет, декорации? По мнению В. Л., костюм способен определять поведение артиста на сцене.

Вариант: репертуар Леонтьев не производит, а сценический облик как раз производит. Вот оттого-то он часто бывает стильнее, чем музыкальный материал.

 *  *  *

Маэстро никогда не раскрывает алгоритм происходящего на сцене. Никаких объяснений, аннотаций.

Здесь двойственность: возможно, его работы были бы более ценимы, если объяснить сюжет, декорации, описать стиль и звучание. С другой стороны, кому же интересно, из чего сделан холст и рама для картины.

Леонтьев — это вполне самодостаточный художник. Его цель — высказаться, и судьба сказанного его более не заботит.

Нам кажется, что артист питается великим, чтобы воплотить нечто малое. Считается, что поэзия Ахматовой, Цветаевой, Николая Рубцова куда необъятнее эстрадного спектакля. Совместимы ли ташкентские стихи Ахматовой с эфемерностью шлягера (“…А в августе зацвел жасмин, а в сентябре — шиповник”)? — Возможно, в каждой скоротечной трехминутной композиции художник умещает главное, вечное, любовь и ненависть, жизнь и смерть. Как короткая японская танка вмещает все вдохновение поэта.

Это вообще весьма редкое искусство — говорить просто о сложном.

Ну вот как легко вычурно описать какой-то боговдохновенный закат. А вы попробуйте просто взять и сказать: “Трава зеленая!” так, чтобы все оглянулись и увидели — действительно, зеленая. И подумали бы о солнце, о весне, о любви.

Представьте себе заснеженный спящий город. И какой-то вихрь с мороза врывается в это сонное царство. И разом зажигаются огни: цирк приехал! Как детство. И от этого мы становимся чуточку добрее и светлее, как дети:

  *  *  *

Мы думаем, что Леонтьев узнаваем. И мы ошибаемся. Узнаваем не костюм и не грим. Узнаваема та самая творческая энергия. Мы точно знаем, что если нечто вдохновенно, если что-то заставляет нас остановится и оглянуться (вихрь, потрясение какое-то, будь то движение или слово, вечное или сиюминутное) — на сцене Леонтьев.

Еще вопрос. Зачем Леонтьеву артистический героизм. Кажется, это бравада какая-то, род эпатажа. Зачем нужно выходить на сцену, едва держась на честном слове.

Вот потому что каждая сегодняшняя секунда не повторится завтра. Потому что на эту как раз неделю запланированы четверо съемок и три концерта.

Потому что время движется только вперед.

 *  *  *

Такое ощущение, что Леонтьев подобно Моцарту уничтожает сделанные произведения.

Как всегда, хочется сказать, что безвозвратно исчезла опера “Джордано”, от которой осталась только фонограмма и ужасная кассета любительской видеосъемки. Официальные диски Валерия Леонтьева (винил и CD) включают около полутора сотен композиций. Еще десятка три разбросаны по сборникам. Всего же только с 1979 года создано около четырехсот песен.

Движимый творческим порывом, маэстро не любит оглядываться назад. Поклонники же с истым удовольствием охотников все это собирают. А может, и зря. Может, все эти усилия тщетны, как вот бесполезно остановить ветер или время. Или рассвет, или весну. Театр — вообще преходящее искусство. Песня живет лишь тогда, когда звучит живой голос. Каждое творение Леонтьева, подвластное настроению и вдохновению, живет в своем времени, в свой час, в свою секунду.

И пока он все это держит, не распадется карточный домик.

  *  *  *

Есть особый дар художника — сделать зрителя соавтором происходящего. Кажется, В. Л. постоянно ощущает в себе недосказанность. И вот эта недосказанность и есть редкое искусство. Каждый из нас, становясь соавтором, волен завершить (или не завершить) построение спектакля в силу своего личного восприятия.

Кажется, долгие годы маэстро стремился создать на сцене нечто бесконечно насыщенное, пестрое и потрясающее. Состоялась премьера (“Полнолуние”), где за два часа сменилась уйма реалистических декораций и костюмов. Желанное шоу было дважды откатано в течение сезона и благополучно в этом сезоне оставлено.

Излишняя пестрота, излишняя ясность поглощают ирреальность искусства. Ясные сюжетные линии как бы не оставляют нам воздуха, неожиданности, случайности, несобранности — всего, что составляет живую ткань театра.

Бутафорский интерьер (стены, колонны, лестницы) не сравнить с движением призраков в эфемерной лазерной дымке, когда вся декорация есть свет, нечто, ничто.

— Программа “Фотограф сновидений” была удивительным прочтением высокого модерна в образах XXI века. Модерн — и самые что ни на есть современнейшие технологии звука, света, костюма, декораций. Так не делал еще никто. А между тем эта программа уже в прошлом.

Такое ощущение, что необходимо безвозвратно потерять нечто, прежде чем оценить его. Будто именно чувство утраты проявляет истинную сущность вещей.

  *  *  *

И все-таки мы не нашли ответа на главный вопрос: отчего же для одних Валерий Леонтьев непревзойденный художник, для других — безыскусный гаер?

Беда заключается в том, что все, что делает Леонтьев — слишком тонкое, интуитивное искусство, целиком основанное на тончайших движениях души. Все, что происходит на сцене — прозрачные краски настроения, тонкий рисунок жестов, эмоций. Собственно певческий жанр отличается от искусства Леонтьева, как реальный пейзаж — от абстрактной игры случайных красок.

Порой мне кажется, что иной текст или музыка совершенно не играет роли: важно лишь то настроение, тот смысл, который вкладывает художник. Еще может быть, что возникают какие-то ключевые фразы, ради которых существует вся песня. В соответствии с настроением этот ключ может меняться.

И во всем этом, возможно, игра: веселые песенки могут оказаться трагичны, а печаль — светла (поскольку райский сад, где не умрет никто, действительно существует).

И вот поэтому никогда один концерт не похож на другой, и при каждой встрече зритель узнаёт нечто новое.

Собственно, думается, в этом и есть театр: настроение, эмоции, жесты. Любая пьеса мертва, если в ней нет души актера. Кажется, антураж не обязателен. Вот просто так: белая фигура и единственный прожектор. Однако декорации, хореография, свет дают дополнительный ключ к происходящему нам, зрителям. И здесь проблема восприятия: артист и публика. Беда, собственно, в том, что публика далеко не всегда склонна (и способна) воспринять тонкую игру души артиста. Для многих происходящее — не более чем красивое действо.

Любой концерт Леонтьева — это разговор с публикой, общение, обмен внутренним настроением артиста и зрителя. Артист постоянно ищет отдачи от публики. (И это касается не только проникновенных вещей, но и любой песенки, у которой так же есть свое настроение — например, просто (!) чувство мира, добра, любви.) Не находя этой отдачи, Леонтьев не начинает разговора со зрителем. Тогда все, что творится на сцене — диковинная жизнь в толще морской воды, а мы — лишь посторонние наблюдатели внутри субмарины.

Особенно часто это, кажется мне, происходит в столичных городах, где многие приходят на концерт не ради общения, а оттого, что все это дорого и престижно. Боюсь, что московские зрители никогда не увидят такого проникновенного концерта, как где-нибудь в Костроме. Искренность публики — вот в чем беда. Однако все это вовсе не означает, что только возвышенные натуры способны воспринять то, что делает Леонтьев. Наоборот, абсолютно искренне воспринимают происходящее совершенно простые люди и — дети. Открытость души каждого, пришедшего в зал — вот залог успеха этого художника.

Здесь стоит сказать еще об одном. Я не знаю другого артиста, который бы так любил свою публику. Бесконечное уважение и искренняя симпатия к каждому, пришедшему в зал — редкое качество этого человека.

Мы, зрители — неотъемлемые участники этого театра. И если искренность души, готовность к восприятию назвать вдохновением, то мы должны быть вдохновенны.

Мне кажется, это должна быть мечта артиста, которой не суждено полностью сбыться: абсолютно вдохновенная публика.

И еще. Вовсе художник не должен быть несчастен, чтобы сделать нечто вдохновенное. Он должен быть искренен. И в этой области более искреннего искусства не существует.

  *  *  *

Творческое движение маэстро беспредельно. Каждая новая программа — это вновь открытый мир в его вселенной. И траектория этого удивительного полета не имеет витков. С равным вдохновением он способен оставить вам свое ощущение конечности реального мира или ворваться к вам всей своей весной, как солнечный ветер с еще не названных планет.

Театр — игра. И мы становимся участниками игры, затеянной актером. Каждый вечер солнце заходит за горизонт, чтобы утром родиться вновь. Леденящая тоска Пьеро восполняется беспечным весельем Арлекина, и оба они — одно и то же лицо.

  *  *  *

Маэстро в своих интервью часто выходит за рамки жанра. Человек, обладающий своей личной философией, он то и дело приглашает нас заглянуть на эту страницу. Давно известны его намерения устремиться в иные виды искусства.

Маэстро лукавит. Думаю, он никогда не напишет книгу и не снимет кино. И слава Богу. На самом деле виртуозное владение собственным жанром позволяет ему донести до нас все, что он считает несказанным. Искусство Валерия Леонтьева наиточнейшим образом передает нам чувство пронзительной красоты мира, окружающего нас.

Внимание и вдохновение — простое и единственное условие восприятия его творчества.

Е. Кольцова, архитектор

P.S. В статье использованы высказывания Валерия Леонтьева и тексты песен, а также фрагменты клипа “Августин” и фотографии декораций программы “Безымянная планета”.

P.P.S. Автор особо подчеркивает, что все вышесказанное есть его личное профессионально обусловленное мнение.