«ЗАПОВЕДНИК ЧЕСТНОЙ ИГРЫ»

     «Заповедник честной игры» — это о литературном рок-кабаре Алексея Дидурова. 
Алексей Дидуров – секретарь Союза писателей Москвы, член Союза журналистов, в прошлом спецкор газеты «Комсомольская правда», сотрудник журнала «Юность», автор журналов «Новый мир», «Дружба народов», лауреат премии журнала «Огонёк» по разделу очеркистики, автор песен к нескольким фильмам и спектаклям, создатель (вместе с Владимиром Алексеевым), художественный руководитель и основной поэт рок-группы «Искусственные дети».
     Только что вышел тираж необычного издания, зафиксировавшего печатно оригинальное общественное и культурное явление, длящееся вот уже 20 лет — в продажу поступила антология литературного рок-кабаре Алексея Дидурова. Родоначальнику кабаре и составителю антологии «Солнечное подполье» вопросы задает журналистка Елена Федорова.

     — Алексей, отчего так длинно называется ваше детище: «литературное рок-кабаре»? И в чем была причина его создания?
     — «Литературное» — поскольку ничего ниже литературы у нас в кабаре не звучит. А «рок» — это оттого, что в пору появления кабаре на свет основной массив литературных опытов молодых и совсем юных авторов-исполнителей находился в пределах жанра рок-песни.
     Идея же литературного рок-кабаре родилась в конце 70-х из-за того, что меня в моей стране не публиковали как прозаика, поэта, автора песен. То же касается и моих тогдашних высокоталантливых друзей, моего круга (нынче их причислили к классикам). При этом в те времена широчайше, поточно, централизованно и планово печатались и выводились на публику литпроститутки и махровые графоманы, любезные идеологическим чиновникам. Так вот. Я решил в таком разе устроить в СССР — так тогда называлась моя страна, –– подпольный устный литературный еженедельник, вживую иллюстрированный, благодаря выставлявшимся в кабаре художникам. Журнал этот сегодня жив, его антология перед вами. Его идеология проста, но сенсационна по причине ее нонсенсности в условиях местной официальной литературной действительности и формулируется так: идеология честной игры.
     Честная игра в моем кабаре начинается уже с того, что желающий дебютировать у наших микрофонов и получивший отказ после моего просмотра его творений может сам выбрать себе следующего рецензента из тех звезд кабаре, которые ему нравятся, но и их отрицательный вердикт не перекрывает ему путь к микрофонам –– главным, последним судьей абитуриенту кабаре является наша публика, отселекционированная за два десятилетия — но этот судья безжалостен.
     — А что это вообще за «мероприятие» такое — кабаре? Не аналог ли оно таких более известных видов тусовки, как клуб, салон, вечеринка, варьете?
     — Литературное кабаре — это производное от всех трех упомянутых вами до «варьете» понятий. Все они представляют из себя давние формы бытования культуры и, если взять уже — литературы: все три вида были распространены в России и в прошлом, и в нынешнем веке. Правда, более известны кабаре артистические: например, «Летучая мышь», кабаре Евреинова, «Бродячая собака». В «Бродячей собаке» часто выступали звезды тогдашней поэзии — Есенин, Маяковский, читали своих поэтических кумиров артисты московских театров. Собственно, если коротко обозначить, что такое литературное кабаре: это место изустного воспроизведения литературы с возможностью обратной связи. То есть я устраиваю три перерыва между отделениями, и все, кто слушал авторов-исполнителей (а звучит в моем кабаре только литература в авторском исполнении, включая песню и драматургию), могут высказать свое мнение любому выступавшему о его творчестве, хотя те, кому невмочь дождаться антракта, высказываются по адресу читающего или поющего прямо не выходя из-за столика. Иногда довольно зычно.
     — Почему вы решили собрать и выпустить антологию кабаре?
     — Великий француз, сказавший, что «стиль — это человек», точно обозначил прямую связь между типом личности и тем, что таковая личность создает в искусстве. Я же давно заметил, — а заметить было за 20 лет нетрудно, — что кабаре притягивает строго определенных сочинителей. Вот и показалось интересным, что за литературу создает этот специфический типаж — человек кабаре.
     — И что же это за типаж?
     — Нонконформист, человек, не желающий или не могущий безропотно, легко принимать уродливость общества, в котором, как говаривал Пушкин, его угораздило родиться, да еще с талантом. Вот я и задумал создать дом для талантов, а дома ведут себя, как хотят и как умеют, тем более люди творческие, не дрессированные, не казарменные по менталитету и манерам. Вот за то, что мы в кабаре жили, а не выступали, — жили как дома, как хотели и умели, за двадцать лет чиновники, хозяева страны, нас и выгнали из семнадцати мест: до 91-го из-за нашей неподцензурности, после и доныне — из-за невозможности на нас наживаться. Ведь кабаре все двадцать лет было для его посетителей бесплатным. Неприятие кабаре и его порядков иной раз выливалось в здешние традиционные формы социально-бытового террора. Однажды навалились на нас бритоголовые. Драка была киногеничная. Но чаще пробуют бить меня, как центрового. Мои многолетние занятия некоторыми видами единоборства очень пригождаются мне в нашем местном культурном социуме.
     — Из сказанного вами вытекает, что кабаре для вас тоже было чем-то вроде системы самообороны...
     — И было, и осталось. Системой личной и коллективной. Я не желал быть раздавленным или поглощенным тем необъятным дерьмом, которое зачастую выдавалось за единственно возможную жизнь в ненаглядном Отечестве. Вот я и поставил себе и выполнил задачу: создать личное время, личную страну, собственный народ, и эти цели разделили со мной и помогли реализовать никому в ту пору не известные Гребенщиков, Шевчук, Майк, Цой, Башлачев, Рыженко, Силя, Свинья, Троицкий, Новоженов, Шендерович, Степанцов, Вишневский — тогда совсем юные... И словом у микрофона, и делом не раз за два десятилетия поддержали меня именитые гвардейцы песни и стиха — Окуджава, Ким, Сухарев, Бережков, Ряшенцев, Рейн, Леонид Филатов, Владимир Качан, Таня Бек... Вот в антологии я и постарался воздать им должное. Но для меня важнее всего то, что в книге множество дебютов. Более ста. А вообще за 20 лет с помощью авторитета кабаре было организовано несколько сотен публикаций авторов, в нем выступавших — и типографским способом, и в эфирах радио и телевидения, и на подмостках фестивалей кабаре, и на его концертах. Но основная задача кабаре — не концертная, не издательская. А социальная. Кабаре существует ради создания питательной среды и среды выживания таланта. «Солнечное подполье» начинается с моего стихотворения памяти погибших наших друзей по кабаре: «Нас было мало в той стране, Распятых на звезде, На пир смотревших в стороне, Как пленники в орде...» — большинство из тех, кому посвящены те стихи, убили себя в первые, подпольные годы нашей дружбы: не вынесли бремени изгойства, аутсайдерства. Чтобы такого не повторялось, я не только кабаре создал, не только опубликовал сотни его людей — только за последние два года я добился приема в Союз писателей Москвы трех с половиной десятков кабарешных сочинителей, и не все они москвичи. И в этом случае действовал авторитет кабаре.
     Оно спасло десятки от суицида, от депрессии, от иглы и пьянки. Оно дарит творящему выход к аудитории, а та поддерживает его, чем только может, ибо он ей нужен также для духовного и интеллектуального выживания в опопсовевшей до омерзения стране. Поэтому кабаре  — школа, где постигают истину: «Спасение утопающих — дело самих утопающих». Люди кабаре держатся вместе и в беде (в августе 91-го я застал на баррикадах у Белого дома почти полный состав наших творцов и ползала, что называется), и в сладкий миг удачи — свадьба ли это, прогулеж гонорара или пикник с футболом и купанием... Если честно, я, может, и жив-то до сих пор благодаря народу кабаре... Помню, после обысков, устроенных в моей комнате в коммуналке компетентными органами, вещи по местам расставляли и распихивали наши — у меня сил не было, я с детства слабонервный, — так вот, Володя Алексеев, бард и мой соавтор по песням, кабаре и жизни, помню, мне тогда сказал: «Значит, мы что-то качественное произвели, если государство у нас ищет то, чего у него у самого нет!»